Мужчины накрыли гроб крышкой, заколотили в нее гвозди. Опустив ящик на дно, они взялись за лопаты. Грохот земли, ударяющейся о гроб, постепенно переходил в шорох. Яма наполнялась, она утоляла голод.
Вскоре вырос небольшой холмик. Это то, что почва еще не переварила. Мужчины вынули откуда-то памятник, формой напоминающий обломок чьей-то жизни. Под глухой шум кончающегося дождя они вкопали его в изножье умершей и ушли прятаться в машину.
На памятнике не было ни имени, ни фото, ни дат жизни. Женя подошел к надгробию и вынул из заднего кармана штанов маркер. За пару секунд на памятнике появилась дата, затем он нарисовал девушку, привидевшуюся ему. Отойдя на пару метров, юноша всмотрелся в получившийся памятник.
Острый разрез глаз, спокойная, но дерзкая улыбка. Он подошел снова и написал:
"Ирина"
У проектора вспыхивает лампа. Механик матерится, вытягивает из аппарата пленку. Женщина за пианино начинает наигрывать ритмичную плотную мелодию. Прислушавшись, я понимаю, что это композиция Аманды Палмер. "The killing tyрe", кажется.
Механик подходит к китайцу и дает ему подзатыльник. Глаза китайца начинают светиться не слабее проектора. Его взгляд падает на тапера. На стене над пианино я замечаю надпись, которую не приметил раньше: "В тапера не стрелять! Он играет, как умеет"
Механик поворачивает голову желтого господина так, чтоб свет его глаз падал на экран. Затем вытягивает из аппарата пленку, пропускает ее через очки китайца и фиксирует в лентопротяжном механизме.
Пленка пробегает перед глазами желтого господина и, возвращаясь обратно в проектор, сматывается на вторую бобину.
На экране появляется надпись:
"Часть III. Заключительная"
В черном небе яркими фонарями светили "сороконожки". Их лапки переливались новогодней гирляндой, заполнив собой почти все небо. Можно было бы их сосчитать. Все, как на ладони, они мерцали различными оттенками успокаивающих цветов. Одни были впечатляющего размера, свет от них почти слепил. Другие - меньше, они словно создавали фон, заполняли пустующие места между большими, подсвечивали их. Некоторые казались и совершенно невидимыми. Лишь сфокусировав взгляд, Евгений мог их различить. Но стоило отвести глаза, и они пропадали из поля зрения.
Он всегда замечал, когда на небе появлялась та или иная "сороконожка". Они рождались после определенных событий в жизни. Но теперь Женя не мог с точностью назвать причин появления и половины их. Лишь в одной он был уверен - той, первой, что появилась после их встречи с Ириной.
Евгений достал из кармана пальто футляр для очков, привычным движением открыл его, поддел очки за дужку и водрузил их на нос. "Сороконожка Иры" приобрела четкие линии. Он приподнял руку, насколько смог, и пальцем дотронулся до ее лапок. Она содрогнулась и вспыхнула розоватым светом. Женя смущенно улыбнулся и положил ладонь на сердце.
В последнее время сердце все чаще рокотало, всхлипывало, булькало жижей тела, словно ребенок, угодивший в болотную трясину. Колени при ходьбе отзывались ноющей болью. Желудок протестовал. Это было вроде похмелья, которое сваливалось на него без каких-либо причин, и которое невозможно было прогнать никакими средствами.
Сделав глубокий вдох, Евгений медленно направился к старой бетонной коробке, что всегда ждала его здесь. Ее стена хранила ту самую надпись, однако, ночь маскировала ее в своей толще беспросветного монолита. Мужчина подошел к стене и приложил руку к тому месту, где, как он помнил, было выведено "Я".
Внезапно сзади вспыхнул свет, целиком вырвав из тьмы надпись на стене. Казалось, ехала машина, освещая путь яркими фарами. За тот миг, что понадобился Жене для того, чтоб оглянуться, он осознал, что надписи на стене больше нет.
Поднялся зловонный ветер. Несло, как с городской свалки: гнилью, падалью, сырой известкой, старыми мокрыми тряпками и чем-то еще, едва уловимым. Пальто затрепетало, словно попыталось сбежать с хозяина.
Свет на секунду ослепил мужчину. В угасающей яркости проявились два огромных прожектора. Несколько ниже их и ближе к середине между этими бьющими лампами виднелся темный блестящий земляной мыс с двумя симметрично расположенными темными пещерами. Над уровнем крыши, под пещерами, виднелись толстые острые клыки-бивни.
На Евгения, злобно щерясь, смотрел исполинский пес. Издав громоподобный рык такой мощи, что, казалось, небо лопнуло, он вцепился пастью в край высотки и отодрал от нее кусок, оголив железобетонный скелет здания. Дом содрогнулся, и мужчина упал.
Мгновенно встав, Евгений кинулся к бетонной надстройке и скрылся в ней.
Дом шатало. Стены трещали, трубы их вен рвались. Мужчина бежал вниз сквозь мерцающий свет ламп и известковый буран. Почти на пятки упала бетонная плита и, поворачивая на следующий этаж, Женя посмотрел вверх. Сквозь образовавшуюся дыру пес следил за ним. Затем его морда исчезла из прорехи. Через секунду впереди показалась лапа, сметающая очередную плиту.
Евгений побежал дальше. Панели и доски падали по пятам. Труха то и дело окутывала лицо, втыкалась зазубринами в кожу. Псина орудовала лапами, сметая этажи и лестничные пролеты. Когти почти касались Евгения, но он все время уворачивался из-под них.
Этажи, казалось, уже не имели никакого значения. Мужчина пробегал их. Вниз, вниз, и только вниз. Куски бетона и арматуры летели в спину, но, стряхивая их, Женя бежал дальше. Один раз клыки почти настигли его, поддели за выбившуюся нитку. Она тут же порвалась. Лишь поправив пальто, мужчина двинулся дальше.
Пианино уходит в крещендо. Кажется, еще чуть-чуть, и струны лопнут. Кто-то схватил меня за ноги. Я пытаюсь их освободить, но безуспешно. Женщина с веером в зубах пытается затащить меня под ряд кресел. В ее безумных глазах нет ничего разумного! Она просто взбесилась! Видишь, ее веер насквозь в слюне и грязи! Помоги мне! Ну же! Почему ты не реагируешь?! Ясно, ты тоже - чучело! Я совсем забыл.
Впереди показалась дверь подъезда. Выбежав из нее, Евгений мог бы оказаться на улице, вне опасных стен. Однако, дверь была заперта. Он повернулся и увидел вход в подвал. Дверь, ведущая туда, была приоткрыта.
Вцепившись в ее торец, мужчина понял, что не успевает. Громадные клыки сомкнулись на его теле.
Глаза китайца взорвались, разбив стекла крепко сидящих на носу очков. Громко хлопнула крышка пианино. Прощальный звон клавиш никогда не закончится. Наступивший в этом зале мрак никогда не разгонят светом.
Сеанс окончен...