Утром хозяин гостиницы держался со своим молодым постояльцем куда более подобострастно, так как узнал теперь его полное имя, а также кто он такой. Накануне вечером, сообщил он, из замка являлись и другие посланцы, чтобы доставить обоих молодых джентльменов под отчий кров, и бедный мистер Уильям вернулся туда в тачке - впрочем, подобный способ передвижения был ему отнюдь не внове.
- А назавтра он как есть все позабывает. Добрая он душа, мистер Уильям то есть, - с чувством произнес хозяин. - И стоит ему наутро сказать, что он, дескать, пьяный тебя избил, так он и полкроны даст, и крону. Многие так от него пользуются. Во хмелю мистер Уильям сущий дьявол, а как протрезвеет, так другого такого доброго джентльмена не сыскать.
Ничто не скрыто от авторов биографий, подобных этой, а потому, пожалуй, следует тут же рассказать, что происходило в стенах Каслвуда, пока Гарри вне этих стен дожидался, чтобы родные признали его. Вернувшись домой, господа обнаружили оставленный им листок, и его неожиданное появление стало причиной небольшого семейного совета. Милорд Каслвуд высказал предположение, что это, вероятно, тот самый молодой человек, которого они видели на мосту, и раз уж они его не утопили, следует пригласить его в замок. Надо кого-нибудь послать в гостиницу с приглашением, надо послать лакея с запиской. Леди Фанни объявила, что будет приличнее, если в гостиницу отправится он сам или Уильям, особенно если вспомнить, как они обошлись с ним на мосту. Лорд Каслвуд не имел ничего против того, чтобы это было поручено Уильяму, конечно, пусть Уильям пойдет в гостиницу. Мистер Уильям ответил (прибегнув к гораздо более сильному выражению), что пусть он провалится, если куда-нибудь пойдет. Леди Мария заметила, что молодой человек, которого они видели на мосту, был довольно мил. "В Каслвуде ужасно скучно, а мои братья, конечно, ничего не сделают, чтобы развеять эту скуку. Возможно, он вульгарен - даже наверное вульгарен, но давайте все же пригласим американца". Таково было мнение леди Марии. Леди Каслвуд была не за приглашение и не за отказ, а за отсрочку. "Подождем приезда тетушки, дети. Вдруг баронесса не пожелает его видеть? Во всяком случае, прежде чем звать его в замок, посоветуемся с ней".
Таким образом, гостеприимная встреча, которую собирались оказать бедному Гарри Уорингтону его ближайшие родственники, была отложена.
Наконец в ворота въехал экипаж баронессы Бернштейн, и какие бы сомнения ни возникали относительно приема незнакомого виргинского кузена, богатую и влиятельную тетушку это радушное семейство встретило с распростертыми объятьями. Парадная спальня уже ждала ее. Повар, получивший приказание приготовить ужин из любимых блюд ее милости, прибыл еще накануне. Стол сверкал старинным серебром, а накрыт ужин был в отделанной дубом столовой, где на стенах висели фамильные портреты: покойный виконт, его отец, его мать, его сестра - две прелестные картины. Тут же висел портрет его предшественника кисти Ван-Дейка, как и портрет его виконтессы. Имелся тут и портрет полковника Эсмонда, их виргинского родственника, к внуку которого дамы и джентльмены семейства Эсмондов отнеслись со столь умеренной теплотой.
Яства, предложенные их тетушке баронессе, были превосходны, и ее милость воздала им должную честь. Ужин продолжался почти два часа, и все это время все члены каслвудской семьи были чрезвычайно внимательны к своей гостье. Графиня усердно потчевала ее каждым лакомым блюдом, и она охотно их отведывала; едва дворецкий замечал, что она допила свой бокал, как тут же вновь наполнял его шампанским; молодые люди и их матушка поддерживали оживленную беседу, не столько говоря сами, сколько слушая с почтительным интересом свою родственницу. Она же была чрезвычайно весела и остроумна. Она, казалось, знала в Европе всех и о каждом из этих всех могла рассказать препикантнейший анекдот. Графиня Каслвуд, при обычных обстоятельствах очень чопорная женщина, строгая блюстительница приличий, улыбалась даже самым рискованным из этих историй, барышни переглядывались и по сигналу матери заливались смехом, молодые люди прыскали и хохотали, особенно наслаждаясь смущением сестер. Не забывали они и о вине, которое разливал дворецкий, и, подобно своей гостье, не пренебрегли чашей горячего пунша, поставленной на стол после ужина. Сколько раз, сказала баронесса, пила она по вечерам за этим столом, сидя возле своего отца!
- Это было его место, - сказала она, указывая туда, где теперь сидела графиня. - А от фамильного серебра ничего не осталось. Оно все ушло на уплату его карточных долгов. Надеюсь, вы, молодые люди, не играете, заметила она.
- Никогда, даю слово чести, - сказал Каслвуд.
- Никогда, клянусь честью, - сказал Уилл и подмигнул брату.
Баронесса была очень рада услышать, что они такие пай-мальчики. От пунша ее лицо покраснело еще больше, она стала многословной, и речи ее могли бы в наши дни показаться не слишком пристойными, но то были иные времена, да и слушали ее весьма снисходительные критики.
Она рассказывала молодым людям об их отце, об их деде и о других членах их рода, как мужчинах, так и женщинах.
- Вот единственный настоящий мужчина в нашей семье, - сказала она, указывая рукой (все еще красивой, округлой и белой) на портрет офицера в красном мундире и кирасе и в большом черном парике.
- Виргинец? Чем же он был так хорош? По-моему, он годился только на то, чтобы ухаживать за табаком и за моей бабушкой, - сказал со смехом милорд.
Баронесса ударила по столу с такой энергией, что стаканы подпрыгнули.
- А я говорю, что он был несравненно лучше любого из вас. В роду Эсмондов, кроме него, все мужчины были дураками. А он просто не подходил для нашего порочного, эгоистического Старого Света и правильно сделал, что уехал и поселился в Америке. Что было бы с вашим отцом, молодые люди, если бы не он?
- А он оказал какую-нибудь добрую услугу нашему папеньке? - спросила леди Мария.
- Ах, это старые истории, дорогая Мария! - воскликнула графиня. Напротив! Ведь мой незабвенный граф подарил ему это огромное виргинское поместье.