За столом госпожи Эсмонд его превосходительству и остальным английским и американским джентльменам подавались все птицы и все рыбы, каких только можно поймать в Виргинии в такое время года. Гамбо снискало всеобщие похвалы (черный слуга мистера Генри получил свое имя в честь этого блюда — покойный полковник однажды обнаружил его за дверью, как раз когда он сунул голову в миску с этим восхитительным супом, и тут же беспощадно окрестил его "Гамбо"), форель была нежной и свежей, а черепашье жаркое ублаготворило бы и лондонского олдермена, — черт побери, он с удовольствием угостил бы таким жарким самого герцога, соблаговолил объявить его превосходительство; впрочем, черепашье жаркое — блюдо, поистине достойное внимания любого герцога и даже императора. Негритянки вообще наделены большими кулинарными способностями, а каслвудские поварихи к тому же постигали свое искусство под взыскательным оком и покойной госпожи Эсмонд, и нынешней. Некоторые блюда, а главное, сласти и пирожное, госпожа Эсмонд с большим уменьем и изяществом приготовила собственноручно. Она, согласно милому, но нелегкому обычаю тех времен, сама резала мясо, отогнув кружевные рукава по локоть и показывая прехорошенькие округлые ручки и запястья все время, пока исполняла этот древний обряд гостеприимства, еще не ставшего таким худосочным, как в наши дни. Старинный застольный закон требовал, чтобы хозяйка потчевала своих гостей с любезной настойчивостью, бдительно следила, кому и когда предложить новый лакомый кусочек, в совершенстве знала кулинарно-анатомические секреты и по всем правилам искусства раскладывала рыбу, резала дичь, птицу, мясо и все прочее, уговаривала гостей непременно попробовать еще вот это кушанье и шептала своему соседу, мистеру Брэддоку: "Я берегла вот эту спинку лосося специально для вашего превосходительства и не стану слушать никаких отказов! Мистер Франклин, вы пьете только воду, сэр, а ведь вина нашего погреба очень полезны, и от них никогда не болит голова... Господин судья, вам нравится пирог с фазаном?"
— Потому что я знаю, кем он испечен, — отвечает мистер Лоус, судья, с глубоким поклоном. — Ах, сударыня, если бы у меня дома пеклись такие удачные пироги, как в Каслвуде! Я часто говорю жене: "Как мне хотелось бы, душенька, чтобы у тебя была рука госпожи Эсмонд..."
— Прелестная рука, которая, конечно, должна нравиться и многим другим, — говорит бостонский почтмейстер, и мистер Эсмонд бросает на него не слишком довольный взгляд.
— Ах, какая это рука, когда нужно сделать корочку пирога особенно легкой! — продолжает судья. — Ваш покорный слуга, сударыня.
Он не сомневается, что подобный комплимент должен доставить вдове большое удовольствие. Она скромно отвечает, что училась стряпать, когда жила на родине в Англии, где получала образование, и что ее матушка научила ее готовить кое-какие блюда, которые очень нравились ее отцу и сыновьям. И она очень рада, если гостям они также понравились.
Говорится еще много столь же любезных слов, подается еще много кушаний — в десять раз больше, чем могли бы съесть присутствующие. Мистер Вашингтон почти не принимает участия в общей беседе — между ним, мистером Толмеджем, майором Дэнверсом и почтмейстером завязался оживленный разговор о дорогах, мостах, повозках, вьючных лошадях и артиллерийских обозах, и полковник провинциальной милиции, разложив перед собой кусочки хлеба, прижимает пальцем тот форт, о котором он повествует своим собратьям-адъютантам, и продолжает говорить до тех пор, пока лакей-негр, обнося гостей новым блюдом, не смахивает салфеткой Потомак и не подцепляет Огайо ложкой.
В конце обеда мистер Бродбент покидает свое место, становится позади стула вице-губернатора, произносит благодарственную молитву, возвращается к своему прибору и, исполнив свои благочестивые обязанности, вновь берется за нож и вилку.
Теперь вносят сласти и пудинги — я мог бы подробно их вам перечислить, если бы вы пожелали, только какую барышню в наши дни интересуют пудинги, да к тому же еще пудинги, которые были съедены сто лет назад и которые госпожа Эсмонд приготовила для своих гостей с таким искусством и тщанием? Но вот со стола все убрано, и Натан, дворецкий, ставит бокалы перед гостями и наполняет бокал своей госпожи. Поклонившись гостям, она говорит, что предложит только один тост, но знает, с какой сердечной радостью его поддержат все присутствующие джентльмены. Затем она провозглашает: "Здоровье его величества!" — и кланяется мистеру Брэддоку, а он, его адъютанты и все местные джентльмены с верноподданническим жаром повторяют имя своего возлюбленного и всемилостивейшего государя. Затем, допив бокал и еще раз поклонившись обществу, вдова выходит из залы между рядами чернокожих слуг, сделав в дверях один из самых прекрасных своих реверансов.
Гостеприимная хозяйка Каслвуда столь безупречно исполняла свои обязанности, была так весела и красива, беседовала с гостями с таким одушевлением и мужеством, что немногие дамы, присутствовавшие там, поспешили выразить ей свое восхищение великолепием обеда и особенно тем, как она председательствовала за столом. Однако едва они вошли в гостиную, как притворная веселость покинула госпожу Эсмонд, она опустилась на кушетку рядом с миссис Лоус, и разразилась слезами, не дослушав хвалебную речь этой дамы.
— Ах, сударыня! — воскликнула она. — Конечно, вы правы, принимать у себя дома представителя короля — большая честь, хотя нашей семье случалось оказывать гостеприимство и особам более высоким, чем мистер Браддок. Но ведь он приехал, чтобы разлучить меня с одним из моих сыновей. Кто знает, вернется ли мой мальчик? И вернется ли он целым и невредимым? Вчера я видела его во сне: он был ранен, и лицо его совсем побелело, а из раны в боку струилась кровь. Правила приличия заставляли меня скрывать мое горе в присутствии джентльменов, но моя добрая миссис Лоус знает, что такое разлука с детьми, в ее груди тоже бьется материнское сердце, и она справедливо осудила бы меня, если бы в такой вечер мое сердце не было преисполнено боли.
Дамы принялись утешать хозяйку дома словами, которые приличествовали случаю и могли быть ей приятны, а она старалась побороть печаль, памятуя о своих обязанностях, мешавших ей свободно предаваться грусти.
— У меня еще будет время горевать, сударыня, когда они уедут, — сказала она супруге судьи, своей добросердечной соседке. — Мой сын не должен видеть скорби на моем лице — я не хочу, чтобы наша разлука омрачилась еще больше из-за моей слабости. Джентльмену его ранга и положения надлежит быть там, куда призывает его отечество. Так всегда поступали Эсмонды, и я смиренно уповаю, что та же благая сила, которая милостиво хранила моего отца в двадцати великих битвах в дни королевы Анны, ныне, когда настал черед моего сына исполнить свой долг, возьмет его под свой святой покров.
Решительная миниатюрная дама не стала далее сетовать на жестокую судьбу и, ни словом больше не упомянув про свое горе, села, я полагаю, с гостьями за карты и кофе, а джентльмены в соседней зале продолжали предлагать тосты и попивать вино.
Когда одна из дам заметила, что мужчины засиделись что-то слишком долго, госпожа Эсмонд ответила, что общество английских джентльменов интересно и поучительно для ее мальчиков. Подобный случай так редко выпадает в их глуши, и хотя господа офицеры иногда бывают излишне вольны в своих речах, она убеждена, что джентльмены и светские люди не забудут, как еще юны ее сыновья, и не скажут при них ничего такого, чего не следует слушать молодым людям.
Без сомнения, английские офицеры должным образом оценили предложенное им угощение. Дамы еще продолжали играть в карты, когда вошел Натан и что-то шепнул миссис Маунтин, которая тут же воскликнула: "Нет!" Нет, больше она его не даст: простое бордо пусть пьют на здоровье, если им хочется еще пить, но вина полковника она больше не даст! Оказалось, что джентльмены уже выпили дюжину бутылок драгоценного кларета, "не считая сидра, бургундского, лиссабонского и мадеры", — заявила миссис Маунтин, перечисляя подававшиеся напитки.