Малютка Этти подходит, молча прижимается к отцу и отпивает глоточек из его рюмки. Лица супруги и Тео сияют от счастья, как две луны в полнолуние... А по окончании ужина все четверо, как по сигналу, опускаются на колени и возносят благодарственные хвалы, исполнившись той чистой радости, какую, как нам известно из Писания, испытывают ангелы при виде раскаявшихся грешников. И в этот миг раздается громкий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Милорд в деревне, за много миль от города. Уже перевалило за полночь, так запоздали они сегодня с ужином, так заболтались, сидя за столом! Но мне кажется, миссис Ламберт уже догадалась, кто там, за дверью.
- Это Джордж, - говорит некий молодой человек, представляя другого, вошедшего с ним. - Мы были у тетушки Бернштейн, а потом решили, что не можем лечь спать, пока не выразим своей благодарности и вам тоже, тетушка Ламберт. Дорогая, дорогая, хорошая... - Дальнейшая речь становится нечленораздельной. Тетушка Ламберт целует Гарри. Тео поддерживает побледневшую как смерть Этти и трясет ее, чтобы привести в чувство. Джордж Уорингтон стоит, сняв шляпу, а затем (после того как Гарри представил его) подходит к миссис Ламберт и целует ей руку. Генерал смахивает слезу. Все счастливы и растроганы, в чем я вас торжественно заверяю. Таков счастливый удел великодушных сердец, когда обида забыта, мир восстановлен и любовь, казалось утраченная навек, торжествует вновь.
- Мы прямо от тетушки Бернштейн, - увидели свет у вас в окнах и были просто не в силах отправиться на покой, не пожелав вам всем доброй ночи, говорит Гарри. - Верно, Джордж?
- Вот уж поистине замечательный сюрприз препод-несли вы нам перед отходом ко сну, мальчики, - говорит генерал. - А когда вы придете к нам пообедать? Завтра?
Нет, завтра они обедают у госпожи Бернштейн. В таком случае послезавтра? Да, они дают обещание прийти послезавтра, и это и есть тот самый день, с которого мы начнем нашу главу, и тот самый обед, на который мы уже имели честь пригласить нашего читателя вместо полковника Джеймса Вулфа, отлучившегося по делам сугубо личного свойства.
С какой целью? - спросите вы. О вет, не для того, чтобы просто отобедать, нет, но еще и прослушать Сообщение мистера Джорджа Эсмонда-Уорингтона, которое он, несомненно, собирается сделать. Ну вот все и расселись и, как видите, - не в роскошной столовой милорда, но в маленьком уютном кабинете (а быть может, это гостиная?) окнами на улицу. Уже убрали со стола, генерал уже провозгласил здоровье короля, слуги покинули комнату, гости полны внимания, и мистер Джордж, откашлявшись и зардевшись легким румянцем, приступает к рассказу:
- Мне вспоминается сейчас, как на совете у нашего генерала некий маленький филадельфиец, чей ум и проницательность мы не раз имели возможность отмечать, возражал против проведения той самой военной операции, плачевный исход которой полностью доказал его правоту.
"Разумеется, - говорил он, - когда войска вашего превосходительства достигнут форта Дюкен, эта небольшая слабая крепость никак не сможет оказать сопротивление такому генералу, такой армии и такой артиллерии. Но берете ли вы в расчет, сэр, все трудности похода? Вашему превосходительству придется пробираться через девственные леса, где не ступала нога человека, вам придется самим прокладывать себе дорогу, и ваше войско растянется не меньше чем на четыре мили. Во время продвижения через лес ваши ослабленные этим обстоятельством солдаты будут подвергаться бесчисленным нападениям с тыла, с фронта и с флангов - нападениям неприятеля, который будет для вас невидим и неуловим и чей опыт в ведении такого рода войн сделал его чрезвычайно искусным в устройстве засад".
"Вздор! - сказал генерал. - Эти дикари могут навести страх на вашу необученную милицию ("Чрезвычайно вам признателен, ваше превосходительство, за столь лестный отзыв", - подумал, вероятно, сидевший за столом мистер Вашингтон), но регулярная армия его величества никогда не дрогнет перед индейцами".
"От всего сердца надеюсь, что вы правы, сэр", - отвечал мистер Франклин со вздохом, чем вызвал, конечно, кривые усмешки на лицах всех приближенных генерала, ибо как мог этот почтмейстер, этот нахальный штатский позволить себе высказать суждение о вещах, в которых он ровным счетом ничего не смыслит.
Мы все презирали примкнувших к нам индейцев, и наш командир невысоко ставил их службу. Своим возмутительным обращением с индианками наши офицеры восстановили против себя дружественных нам вождей, и в конце концов их осталось на нашей стороне не больше семи-восьми человек. Имей мы в тот роковой день, девятого июля, впереди сотни две индейцев, исход боя мог бы быть иным. Они отбили бы атаку индейцев, сражавшихся на стороне французов, и не дали бы возникнуть тому паническому бегству, которое вслед за этим нападением последовало. Теперь уже известно, что французы готовились сдать форт, никак не рассчитывая его удержать, и даже сами индейцы, сражавшиеся на их стороне, возражали против столь отчаянного шага, как нападение на такого превосходящего по своим силам противника, как мы.
Я находился там же, где наш генерал, - с главными силами, - когда впереди началась пальба, и адъютанты один за другим поскакали туда. Первая атака неприятеля была успешно отбита нашими передовыми частями, и наши солдаты ликовали и кричали "ура". Но вскоре наш огонь ослабел, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева, из-за каждого куста стали лететь пули, поражая одного за другим. Мы шли правильным строем - застрельщики впереди, знамена и две небольшие пушки в центре, обоз с крепким охранением замыкал тыл; сначала, две-три мили, нам приходилось продвигаться но открытой местности шириной в полмили, по обе стороны которой тянулись густые заросли. Некоторое время нам палили прямо в лоб, но затем, довольно скоро, противник открыл стрельбу и с флангов - из леса. Наши ряды стали быстро редеть, причем офицеров было уложено больше, чем солдат. На первых порах, как я уже сказал, солдаты кричали "ура" и отстреливались, и наши пушки даже открыли огонь по лесу и, казалось, заставили замолчать засевших в засаде французов. Но потом ружейная стрельба из-за укрытия началась снова. Наши ряды дрогнули, солдаты, невзирая на приказы и крики генерала и офицеров, посылавших их вперед, сбились в кучу и принялись беспорядочно палить в чащу, что, конечно, не достигало цели. Авангард повернул и побежал назад, к главным силам. Многие солдаты были ранены, другие просто испуганы; они кричали, что там, впереди, пять тысяч французов и без числа этих дьяволов-индейцев, которые дико вопят, бросаются на наших поверженных на землю солдат и снимают с них скальпы. Из леса к нам доносились крики индейцев, а наши люди продолжали падать, сраженные летящими оттуда пулями. Теперь уже никакая сила не могла заставить их идти вперед. Из всех адъютантов, посланных командиром, ни один не вернулся обратно. Наконец пришел и мой черед: я был послан к капитану Фрезеру, находившемуся в авангарде, с депешей, которую ему не суждено было получить, а мне - доставить.