Теккерей Уильям Мейкпис
Виргинцы (книга 2)
Глава XLIX
Друзья приходят на помощь в беде
Вперед, наемные рысаки, стремите свой бег по Стрэнду и Флит-стрит Джордж Уорингтон спешит на помощь томящемуся в заключении брату! Всякий, кто помнит лондонскую улицу и лондонского извозчика тех времен, увековеченного Хогартом, легко может представить себе, сколь томительно тянулось время и сколь долгим казался путь. Вокруг ни огонька, разве что пробежит мальчишка-провожатый с фонариком, и в этой тьме — извозчичьи кебы с провисшими рессорами, разбитые тротуары, огромные выбоины на мостовой и топкая, вязкая зимняя грязь в неизмеримом количестве! Продвижение от Пикадилли до Флит-стрит показалось нашему молодому герою почти столь же долгим, как путешествие из Мальборо в Лондон, совершенное утром.
Джордж отправил письмо Гарри, оповещая о своем прибытии в Бристоль. Он писал ему и раньше, и великая весть о том, что брат жив и возвращается из плена, уже должна была бы долететь до Гарри, но Англия вела войну с Францией, французские каперы охотились за английскими торговыми судами и нередко задерживали их чуть ли не у входа в порт. Письмо, оповещавшее о возвращении Джорджа, легко могло оказаться на борту одного из американских кораблей, захваченных французами. Письмо же, в котором Джордж давал знать о своем прибытии в Англию, не было вскрыто беднягой Гарри. Оно осталось лежать нераспечатанным в его квартире, куда было доставлено на третьи сутки после того, как Гарри взяли под стражу, и разгневанный мистер Рафф положил не выдавать никому ни единой вещицы, принадлежавшей его постояльцу.
Прибыв в Лондон, Джордж отправился прямо к брату на квартиру и осведомился о нем. Служанка, отворившая ему дверь, испуганно взвизгнула, пораженная его сходством с Гарри, и опрометью бросилась к хозяйке. Хозяйка, не желая открывать истины, а быть может, и признаваться в том, что бедняга Гарри попал в заключение по жалобе ее мужа, заявила: мистер Уорингтон съехал с квартиры, а где он теперь обретается, ей неведомо. Джордж знал, что Кларджес-стрит расположена неподалеку от Бонд-стрит. Ведь не раз и не два разглядывал он карту Лондона. Тетушка Бернштейн, наверное, сможет сообщить ему о местопребывании Гарри. Вполне возможно, что в эту самую минуту он даже находится у нее. Гарри писал домой о том, как была добра к нему госпожа Бернштейн. Даже госпожа Эсмонд смягчилась, услышав об этом. (Особенно же растрогана была она письмом баронессы — тем самым письмом, которое, в сущности, и вызвало столь поспешный отъезд Джорджа в Европу.) Она от всей души надеялась и верила, что Беатриса имела возможность раскаяться в прежнем своем грешном поведении. В ее возрасте это было бы самое время. Видит бог, ей-то нужно замолить немало грехов! Мне не раз приходилось наблюдать, как безупречно нравственные дамы из секты фарисеев, суровейшей из всех сект, и по сей день продолжают бичевать и забрасывать камнями одну безобидную старушку восьмидесяти лет за маленькую оплошность, совершенную еще в прошлом веке, когда ей не сравнялось и двадцати. Рэйчел Эсмонд никогда не упоминала имени своей старшей дочери. Госпожа Эсмонд-Уорингтон никогда не упоминала имени своей сестры. Никогда. Невзирая на завет отпущения грехов, невзирая на слова, начертанные на полу Иерусалимского храма, существует одно преступление, которому нет и не будет прощения в глазах некоторых из нас, и особую непреклонность при этом проявляют женщины, славящиеся своей добродетелью.
Надо полагать, что поверенный наших виргинцев в Бристоле преподнес Джорджу страшную историю различных приключений и злоключений его брата, а в прихожей своей тетушки Джордж сразу же столкнулся с Гамбо, и тот, как только ему удалось оправиться от потрясения при столь неожиданном появлении хозяина, которого он считал мертвым, успел шепнуть два-три словечка о местонахождении младшего хозяина и о тяжком его положении, чем и объяснялось несколько натянутое поведение мистера Джорджа, когда он предстал перед старой дамой. Ему казалось естественным и не подлежащим сомнению, что родственники должны были немедленно вызволить его брата из беды. О Джордж, сколь же плохо знаешь ты Лондон и лондонские обычаи! Разве мало встречалось тебе в твоих скитаниях по белу свету бедных и обездоленных: да ведь если какой-нибудь благодетель вздумал бы их спасать, ему бы не хватило природных богатств всех английских колоний в Америке.
Однако старая дама проявила такое волнение и сочувствие, что сердце племянника было тронуто, и, пробираясь по темным улицам к месту заключения брата, Джордж размышлял над поведением тетушки. "Все же она явно соболезнует моему бедному Гарри в его беде, — думал он. — Я слишком поспешно осудил ее". Снова и снова мистеру Джорджу, как всегда, приходилось упрекать себя в постоянном своем грехе — излишней поспешности. Да и кто из нас не повинен в нем. Однако, увы, когда зло сотворено, никаким раскаянием его не исправишь. Поспешай же, извозчик! Мы снова плетемся почти столь же медленно, как плелись от Кларджес-стрит до Темпла. Бедняге Гамбо слишком хорошо известен путь к дому бейлифа. Снова звенит дверной колокольчик. Наружная дверь распахивается перед Джорджем и его слугой, затем она предусмотрительно запирается за ними, и они остаются в узком коридоре в обществе мальчишки-привратника. Но вот отворяется вторая дверь, и они входят в дом. Мальчишка-привратник замирает на месте, разинув рот, когда при свете мерцающего светильника видит перед собой второго мистера Уорингтона. Вы пришли повидаться с этим джентльменом? Да. Однако обождите секунду. Это брат мистера Уорингтона, прибывший из Америки. Гамбо должен сначала подготовить своего хозяина к такой неожиданности. В таком случае пройдите сюда. Тут уже есть один господин, прибывший по делу мистера Уорингтона, сообщает привратник, а еще один находится там, у него наверху. Этим посетителям нет конца.
Небольшое помещение, в которое был проведен Джордж, именовалось конторой мистера Амоса; там какой-то солидный господин в плаще и шляпе с позументом разговаривал с бейлифом при свете оплывающей свечи. Мистер Джордж вошел, предшествуемый молодым привратником, несшим светильник, и теперь в комнате стало довольно светло.
— Мы больше не сердимся на тебя, Гарри! — добродушно произнес солидный джентльмен и, встав со стула, шагнул навстречу вошедшему, протягивая ему руку. — Возблагодарим небо, мой мальчик! Вот мистер Амос говорит, что мы с Джеймсом без всяких затруднений можем взять тебя на поруки, и, значит, утром, еще до завтрака, оборудуем это дельце… Что это? Да кто вы такой? С этим восклицанием он неожиданно попятился назад, когда вошедший схватил протянутую ему руку.
Но незнакомец только сжал ее еще крепче.
— Бог да благословит вас, сэр, — сказал он. — Я-то знаю, кто вы. Думается мне, что вы полковник Ламберт, о сердечной доброте которого писал мне мой бедный Гарри. А я — его брат, и вы тоже слышали обо мне, сэр. Меня сочли убитым, когда войска мистера Брэддока покидали поле брани, а я возвратился к жизни, проведя восемнадцать месяцев в плену у французов. И вот, как видите, я жив и могу возблагодарить за это бога, а вас, сэр, — за ваше доброе попечение о моем Гарри. — И при этих словах голос юноши дрогнул.
— Джеймс! Джеймс! Слышите? Вот это новость! — вскричал мистер Ламберт, адресуясь к джентльмену в красном мундире, который в эту минуту вошел в комнату. — Здесь воскресший из мертвых! Это брат нашего повесы Гарри, он жив и здоров, и с него даже не сняли скальпа! — (Джордж, заметим, стоял на самою свету без шляпы). — А это мой сопоручитель за вашего брата, мистер Уорингтон! Полковник Джеймс Вулф, к вашим услугам. Должен вам заметить, мистер Джордж, что у нас с Гарри произошла небольшая размолвка. Ну, он теперь утихомирился, Джеймс?
— Он преисполнен благодарности, — сказал мистер Вулф, отвесив поклон мистеру Уоринттону.
— Гарри писал и о мистере Вулфе тоже. — сказал молодой человек. — И я надеюсь, что друзья моего брата окажут мне честь быть и моими друзьями,
— Я бы хотел, чтобы у него не было других друзей, кроме нас, мистер Уорингтон. Высокопоставленные родственники бедного Гарри так о нем пеклись, что в конце концов упекли его сюда.
— Я, ваши благородия, делал все, что мог, чтобы молодой человек чувствовал себя здесь, как дома. И поскольку я имею честь быть знакомым с вашим благородием еще с тех пор, когда вы приходили брать на поруки капитана Уоткинса, и знаю, что ваше поручительство вполне, так сказать, надежно, я, если ваше благородие пожелает, могу освободить молодого человека сегодня же, а поутру уладить все это со стряпчим, — сказал хозяин долгового дома, хорошо осведомленный о том, какое положение занимают два почтенных джентльмена, пришедших взять его молодого узника на поруки.