Виршевая поэзия (первая половина XVII века)

И отимет от нас всякое наше жестосердие.
Той же окаянный Мартин отвергся нашея православныя веры,
И возлюби, злодей проклятый, все бесовския меры,
И своя проклятыя в богомерския законы уставил,
И божественную благодать от себя оставил,
И всех западных немец еретичеством своим прелстил,
И души их и ум в конец, злодей, оболстил,
И всех же с собою во дно адово и лютыя муки свел,
И тем себе с ними вечное жилище обрел,
И даже и до днесь своим еретичеством со истинного пути сводит
И яко во тме или во мраце всяк лютор от него ходит.
И несть убо дивно, яко от безумных сия творят,
Дивно же и предивно, яко и от премудрых тут же зрят,
И предаются в ту проклятую латинскую веру,
И любят тое богоненавистную меру,
И нарицают того Мартина мудрым учителем,
По нашему же достоит цареши злым губителем,
Понеже злодей бесчисленныя души погубил,
И всех с собою в различныя муки вселил.
И был окаянный по их языку зовом кординал,
Воистинну неложно, божественныя благодати отпал.
Нашим же диалектом зовом митрополит,
Ныне, рещи, во дне адове связан сидит.
Паче же рещи, яко зловонный сосуд мутныя воды налит.
Тако же естественную нужду уставил, иже несть мощно человеку пити,
Токмо достоит ю в скверныя места пролити,
И самех бессловесных достоит ею напоити
За его многоскверная и пагубная учения,
Занеже всех ввел в лютая мучения.
Нецыи и бывают в православном рождении
И по его прелести вручаются от правыя веры во отвержение,
И туда же паки, в лютая мучения, грядут,
И души свои за него, окаяннаго, напрасно кладут,
Понеже проклятый устав его от бога отриновен
И от православныя нашея веры отлучен.
И за то, окаянный, от всех провославных християн проклят.
Кто же от таковаго лютаго врага и не воздохнет,
Зря его на таковую лютую нечеловеческую прелесть?
Понеже верующий в него вси идут во адову челюсть.
И не токмо от единых руских християн,
Но и разных многих стран.
Паче же от вселенских четырех патриарх,
Того ради окаянный до конца бых яко прах,
И анафеме, окаянный и злонравный, предан до конца,
И ныне пребывает у сатаны, своего отца.
Идеже вкратце рцем о его злом умышлении
И християнскаго нашего закона развращении.
Своей паки прелести всех научил
И нашу православную веру развратил.
Ея бо нам дал есть Христос, вечную надежду,
Мы же имеет ю яко нетленную одежду.
Паче же паки одеваеми ею яко драгими покрывалы,
И отторгаем от себя мусикийския кимвалы.[66]
Еще, проклятый и неблагодатный,
И от самого отца своего, сатаны, званный,
Не убояся ни устыдеся и на крест господень хулу нанести,
Его же господь учини в великой своей чести.
И паки его господь в великую славу свою нарече,
Тогда убо ис нречестных его ребр кровь и вода истече.
Сего ради смерть и ад разрушен бысть
И погибе тогда до конца адова корысть,
И пламеное оружие разбойнику плещи нодаде,
Тем господь, праведное солнце, разбойника в рай введе,
Знамение нам честнаго своего креста обеща
И явити его славою своею веща.
Той же Лютор Мартин хулным своим языком,
Яко бы некоторым змииным зыком,
Не бойся, злодей, виселицею его нарицая,
Тем, окаянный, сам себе во огнь вечный вметая,
Не токмо бесчестити и гнушатися его повеле,
Но, аки лютый зверь, усты своими нань возреве.
И что будет злейши того бесовскаго умышления
И пречистыя богоматере и надежди нашея досаждения?
Богородицею ея, окаянный и проклятый, не назва,
Но просто, лютый и богоненавистный, Мариею прозва.
Пост же и воздержание и поклоны отверже
И паки сам себе во огнь геенский вверже.
О нем же из давних лет пророк изрек[67]
И ему, окаянному Мартину, путь присек,
И повеле всем християном поститися
И Христу богу своему всегда молитися;
И по том господь постися,
И весь род християнский постом просветися,
И святии апостоли и ученицы господни постишася,
И многая чюдеса постом и молитвою сотворишася.
И учинен пост от Христа бога на спасение душа человеческим
И на последование законам отеческим.
И всяк подвиг, иже от Христа бога ради учинен, отрину
И паки сам себе и сущих с собою во дно адово врину.
Аще вечнаго ради живота в будущем веце,
Иже благодать божия бывает на всяком человеце,
Вся сия, злоумный и проклятый, ни во что вмени
И душевную и телесную чистоту до конца измени,
И люди божия со истиннаго пути соврати,
И паки на свой проклятый закон всех преврати.
И аггелскую службу ничему же, злодей, уподоби
И все свои диаволския состави кови,
И всех от добродетелныя одежди обнажи,
И сам себе в вечную муку вложи.
И хиротонисанье святителское[68] и сан ни во что же вмени,
Иже поставляти весь священный чин от простых людей учини,
И всех церковных чиновников отрину.
И паки сам себе, неблагодарный, во дно же адово врину
И вместо совершеннаго от простых мужей рукополагатися им устави,
Детским игранием небесная образования постави.
Паче же, окаянный и злонравный, божественная вся обруга,
Воистинну неложно реши, самаго сатаны слуга.
Священные же сосуды в мирския претвори,
Тем злодей сам себе адовы врата отвори,
Тако же и драгоценные фелони и стихири,[69]
Ими же всегда красуются божественныя олтари,
И прочая божественная драгая одежда,
Им же сам господь зрит своими вежди,
И вся церквам божиим на красоту преданы
И, яко невесты, златыми манисты были украшены,
Иже от сребра и злата драгаго.
Избави нас от таковаго начинания злаго.
И паки от бисера церковныя вещи вся в мирская искроя,
И паки сам на себе, злодей, божий фиял излия.
И на торжищах повеле, окаянный, продавати
И потом своя еретическая уставляти.
И десятословие[70] на время дано июдеом,
И в лепоту рещи лютым Христовым злодеем,
То повеле твердостне и крепостне учинити
И по пространному пути всем июдеом ходити,
Иже вводит в вечную/ и конечную погибель
И в непостоянную и непроходимую зыбель,
И уподобный же и спасительный путь от себя отревати,
И адския двери комуждо себе отворяти.
И евангилская и апостолская положения,
И святых и богоносных отец наших изложение,
И паки христианский закон самем господем избранный,
И от всех святых и богоносных отцех похвалный
Своим еретическим умышлением от себе отрину,
Чтоб ему с самем сатаною быть единосоветну.
И всему злому и душепагубному делу научил
И паки всех на слабость греховную изучил;
И на всякое скверное житие люди божия приведе,
И сотворил их в последней быти беде;
И на веяния блудныя страсти привел,
И сотворил им аки в чистой пшенице плевел,
И сам, окаянный и неблагодарный, отпал,
И паки к самому отцу своему, сатане, в колени впал.
Отречеся, окаянный, иноческаго обещания
И отвержеся от супружнаго законнаго завещания,
Скинув с себя иноческое одеятие, и в мирския порты облечеся,
Того ради нелепая слава о нем промчеся.
И паки диаволским навождением жену себе поят,
И за то от сатаны велия себе дарования прият.
И всем латынским иноком повеле иноческаго одеяния совлачитися
И в мирския ризы заповеда одеватися,
И невозбранно всем жены себе поимати.
И тако учинити их на таковое неподобное дело наскакати,
И на многая студодеяния предложи,
И всех от милости божия до конца обнажи.
Их же не леть зде исписати,
Токмо достоит его, злодея, всем проклинати.
Его же лютому развращению несть конца,
Токмо, рещи, сын самого сатаны, своего отца.
Все немцы западныя и полуночныя ему, врагу, последуют,
Того ради вся места адская себе наследуют,
И паки вси же прелестми его погибают,
И адовы врата сами себе отворяют.