— Я вас хорошо понимаю, — поддержала ее Тикако. — Думаю, на вашем месте я чувствовала бы то же самое.
— Несмотря на весь ваш опыт работы в полиции?
— Моя профессия ничего не меняет. Полицейские ведь тоже люди. А что касается вас, мне кажется, вы очень сильная женщина.
Слеза медленно скатилась по щеке Харуэ.
— Кто сильный, так это Казуми.
— Да, девочка ведет себя совсем по-взрослому.
— Мне кажется, она намного сильнее и умнее меня. Вся в отца. Я понимаю, почему она относится ко мне с таким презрением, — ее раздражает моя слабость, она не выносит, когда я плачу. Дочь говорит, я веду себя как идиотка.
Видимо, Харуэ больше не с кем было поговорить по душам. Тикако решила выслушать несчастную женщину.
— Дочка клянется, что найдет убийцу и поквитается с ним. Или с ней.
— Она так сказала?
— Да, сказала, что будет мстить и не успокоится, пока не убьет того, кто это сделал.
— Это она вам пообещала?
— Нет, не мне. Я слышала, как она сказала это по телефону своему другу, тому, с которым сейчас встречается. Голос у нее при этом дрожал от злости. Она говорила по мобильному телефону… Ну, знаете, такие телефоны, по которым можно звонить откуда угодно… Я проходила мимо и случайно услышала ее слова.
— Когда это было?
— Несколько дней назад. Казуми звонила из дому.
— Не напомните, как зовут ее друга?
Разумеется, Тикако притворилась, что забыла, как зовут этого молодого человека. Она отлично знала и его имя, и как он выглядит, просто хотела поговорить о нем с Харуэ.
— Татсуя Исигуро. Казуми с ним познакомил кто-то из одноклассников. Татсуя — хороший мальчик. Впрочем, пожалуй, уже не мальчик — он старше моей дочери. Кажется, ему около двадцати.
— Казуми мне ничего о нем не рассказывала. Может быть, она делилась своими сердечными секретами с офицером Футигами. У вашей дочки с этим парнем наверняка все серьезно? Они неразлучны и без ума друг от друга? — улыбаясь, поинтересовалась Тикако.
Харуэ нервно рассмеялась, сощурив глаза с красноватыми и припухшими от слез веками:
— Я его видела буквально пару раз, и то мельком. Он редко бывает у нас. В основном просто заходит за Казуми, когда они вместе куда-нибудь идут.
Тикако понимающе кивнула.
— Дочь обо всем ему рассказывает. Со мной она ни за что не хочет говорить о нашем горе, зато своему парню готова без конца изливать душу. Вот и сегодня утром она болтала с ним по телефону, пока я не сказала ей, что нам пора ехать в участок. Этими бесконечными разговорами дочь постоянно себя накручивает: все время повторяет, что сама найдет убийцу отца и отомстит.
Тикако попыталась успокоить встревоженную женщину:
— Мы со своей стороны сделаем все возможное, чтобы не травмировать девочку и не причинить ей еще большего вреда. Бедняжке нужно постараться взять себя в руки и смириться с происшедшим.
Харуэ между тем продолжала жаловаться:
— Казуми не ждет от меня никакой помощи, и отчасти я могу ее понять. Она знает, что сама гораздо сильнее меня.
В голосе женщины звучала тоска, — по-видимому, несчастной было ужасно грустно и одиноко. Харуэ замолчала. Некоторое время Тикако тоже ничего не говорила, лишь сочувственно смотрела на собеседницу, стараясь своим вниманием хотя бы немного облегчить ее боль.
Тикако понимала, что вряд ли может еще что-нибудь сделать для вдовы, мучительно переживающей потерю мужа, напуганной и беззащитной, и осознание собственной беспомощности выводило ее из себя. Впрочем, как показывал ее немалый опыт работы в полиции, одного желания спасать людей в этой профессии всегда оказывалось недостаточно. Не менее, а, быть может, даже более важным было умение сохранять спокойствие и не терять душевного равновесия даже тогда, когда мысли о собственной бесполезности становятся невыносимы.
Харуэ первой нарушила молчание:
— Простите меня, я не должна была вам всего этого рассказывать.
Тикако встала, собираясь уходить:
— Ничего страшного. Как вы себя чувствуете?
— Я в порядке. Еще раз извините.
— Если вам пока слишком больно смотреть на вещи мужа, вовсе не обязательно делать это сегодня — вы можете заехать в участок в другой день.
— Спасибо вам за понимание, но, думаю, я справлюсь.
Женщина вытерла слезы, коснулась кончика носа платком и еще немного посидела в задумчивости, потом решительно повернулась к столу, на котором лежали вещи покойного Рёсукэ Токороды.