– А все ли писалось в вашем сознание, или только то что было до игры. Надеюсь то что было после не писалось? – осторожно спросил Максим.
– Не стоит вам переживать молодой человек, обо мне и о том, что я видел, а чего нет – не стоит, молодые люди, переживать. Если что-то не записалось в моем сознании, то оно записалось в вашем, и на вечность сохранилось в едином, гораздо более сильном и свободном сознании нежели мое или ваше. А что касается непосредственно меня, то я врач и умею хранить врачебную тайну.
– Спасибо, доктор, успокоили, – ответил Максим.
– А вы сейчас о чем? – спросил Дмитрий.
– О личном, – объяснила Анна. – Да, Максим? Никак не можешь понять была ли Лили Энн, где-то еще кроме игры и твоего собственного воображения? Забудь ты уже об этом или поговори на эту тему с доктором наедине. Мне как-то не очень приятно это слушать. А у капитана смотрю и без того голова забита.
– Не скажите, – возразил Завьялов. – Вы просто не знаете моих способностей. Но о личном действительно лучше без меня. Так что насчет денег? Мы как-то ушли от разговора. Получается, что Паверинову еще и приличный телефон придетсяприобрести с хорошей видеокамерой, а то и саму видеокамеру, профессиональную с различными функциями и опциями.
– Видеокамеру? Как-то нелепо будет. Кто сейчас из обывателей, я не беру в расчет журналистов, документалистов и прочих, особо видеокамерой пользуется? – спросила Аня.
– Конечно, нелепо. Так, это же Паверинов – дурачок. Так что несите, гражданин Светлов, двести тысяч рублей.
– Как скажете, – ответил Максим. – Потом из вашей доли вычтем.
– Никакой моей доли не будет! – резко возразил Завьялов. – Вы что предлагаете сотруднику взятку, да еще и грязными преступными деньгами?
– Я с тобой не согласен Дмитрий, грязные деньги – это деньги, украденные у жителей района, у детей, у стариков у молодежи. Это деньги, на которые не построены стадионы и спортивные площадки, спортивные сооружения в шаговой доступности, не построены детские сады, не отремонтированы школы, не сделаны дороги и так далее и тому подобное до бесконечности. А когда эти деньги изымают у воров с добрыми намерениями и чистой душой, они как будто бы проходят очищение, – сказал Максим.
– Действительно, гражданин Завьялов, – присоединилась Анна. – Вам ведь нужны деньги, они всем нужны. Ну если не нужны лично вам, то потратите их на что-нибудь хорошее и доброе, поможете тому, кто по вашему мнению нуждается в них больше чем вы, не считая нас, конечно. А то как-то несправедливо получается, мы делаем одно общее дело, только в результате мы получаем еще и бонус деньгами, а вы лишь моральное удовлетворение.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Дмитрий, – сказал Андрей Сергеевич, – поэтому даже не буду приводить никаких аргументов. Я просто настаиваю на том, чтобы ты вошел в долю.
– О-х-, – выдохнул Завьялов и сменил тон, на такой будто разговаривает с неразумными детьми. – Не поняли вы меня до сих пор. Я по справедливости поступаю, от чистого сердца. Я хочу жизнь хоть немного, но лучше сделать. Если хотите, я по зову души действую, как бы громко это не звучало. А если я деньги возьму, хоть сколько-нибудь, то что это будет? Взяв деньги я самого себя предам, все свои взгляды, все свои убеждения и принципы тоже. Ну как еще сказать? Сама идея справедливости, ради которой я помогаю вам, умрет. Ты должен меня понять, Максим. Ты взял в администрации хоть рубль из бюджета для себя лично?
– Да, как можно!? – искренне возмутился Максим. – Да чтобы у меня руки отсохли, если взял!
– А почему бы и нет? Ведь все вокруг брали у кого была возможность и сейчас берут те, у кого она осталась. А у тебя была возможность?
– Конечно, была, – ответил Максим. – Так себе возможность, но была.
– Тогда почему не взял? – настойчиво спросил Дмитрий. – Жить лучше не хотел? Деньги тебе были не нужны?
– Да почему же? В нашем мире деньги всем и всегда нужны, – ответил Максим. – Тут дело в другом, ведь получается, что я взял бы у людей, у жителей. Я бы их ограбил – из их кармана достал бы и в свой положил. А, самое главное и непреодолимое препятствие в том, что если бы я взял хоть самый мизер, кем бы я тогда стал? Чем бы я был лучше тех людей, которых я презираю и которым открытого противостоял в рамках закона естественно, в рамках своих должностных полномочий? Я стал бы таким же как они, одним из них, не совсем не полностью, но стал бы одним из них. Тогда я лишился бы морального права противостоять им и презирать их. А если бы и продолжил это делать, после того как взял, то это уже было бы совсем плохо – это бы уже было лицемерие в чистом виде. Я бы тогда и себе самого обязан был презирать, а не уважать.