– Но что намного хуже, – рассуждал Завьялов, медленно шагая по длинному обшарпанному коридору. – Я мало того, что отверг ее любящую и уважающую меня и по сути подтолкнул ее же своими руками к другому мужчине, так я же ее за это и осудил. А теперь снова окончательно и бесповоротно предал ее и все что между нами было, сдав ее со всей подноготной начальнику. Нет, нет, нет. Это все фальшь, это все ложь, как минимум, на половину, это все женские штучки и приемы – чтобы ни произошло я, все равно, во всем должен винить себя. Нет, не дождется. К майору она ушла сама, если бы не хотела этого, то не ушла бы. Ей нужно было обоснование чтобы уйти – небрежность и невнимательность с моей стороны, а мне только и надо было чтобы она ушла, дабы оправдать пренебрежение и невнимательность. Так что здесь мы, как минимум, оба виноваты. А то что она не хотела работать – это целиком и полностью ее вина. То, что она нечисто и нечестно, за финансовое вознаграждение, вела те немногие дела, которые вела – тоже ее вина. Так что не выйдет. Я прав. И тогда был прав и сейчас прав. Только отчего-то, все равно, грустно, будто бы я в чем-то все же виноват.
Завьялов вышел на крыльцо здания отделение полиции и достал сигарету, раздумывая «закурить или, все-таки, нет». На улице хозяйничала ранняя весна, неминуемо предвещая перемены, менялась и обновлялась природа, менялась жизнь у людей. Максим и Аня уже по-настоящему смогли открыться друг перед другом и довериться друг другу, на сколько в рамках разумного это могут сделать мужчина и женщина, они полюбили друг друга и уже точно и безапелляционно это знали. Перемены к лучшему ждали и Виктора и Катю Подшивалову. Природа ждала нового цикла, нечистые на руку муниципальные служащие ждали заслуженного наказания, реки ждали ледохода, ледоход ждал хорошего ветра, ветер ждал реку, во вселенной царила гармония, в администрации района ждали новых поступлений в бюджет – в администрации царили бардак и хаос. Все было планомерно и менялось к лучшему, а капитану Завьялову, не смотря на повышение в должности, признание и уважение начальства было грустно и одиноко.
На старую, коряво опиленную по распоряжению начальника отдела полиции пихту сели несколько воробьев, шумно чирикая. Завьялов, все же решил закурить и собирался было зажечь сигарету, как один из воробьев опустился на самую нижнюю из оставшихся ветвей пихты и громко чирикнул, явно обращаясь к Завьялову. Но что именно хотел сказать воробей понять, конечно, было невозможно, даже если использовать все известные на свете методы дедукции и индукции, гораздо проще было бы знать язык птиц.
– Не хочешь, чтобы я курил? – спросил Завьялов. – Тогда я и не буду. – ответил Дмитрий, но воробей снова что-то громко чирикнул. Завьялов выбросил сигарету, порылся в кармане ветровки и достал из кармана пачку с очищенными семечками. Завьялов показал семечки воробью, воробей одобрительно чирикнул. Завьялов открыл пачку насыпал в ладонь семечек и бросил их в сторону от крыльца, воробьи опустились на землю. Завьялов отсыпал горсть семечек и себе.
– Нет, – сказал капитан. – Надо покупать неочищенные, ели хочешь бросить курить, а так никакого смысла. Насколько же, однако, порой проще понять воробья, преступника или даже иностранца, чем некоторых женщин.
Капитан пошел по городу, а на встречу ему дули ветра, подхватывая пыль с тротуаров, отчего приходилось щуриться, а периодически совсем закрывать глаза, несмотря на предосторожности в итоге что-то, все-таки, попало Завьялову в глаз. Непроизвольно по его щеке покатилась скупая мужская слеза. Капитан полиции шел весенним днем по улице родного города, смотрел по сторонам, щурился и прикрывал глаза, думал о жизни и невольно пускал слезу.