– Свирель, -сказал Максим.
– Что? – уточнил Андрей Сергеевич.
– Играла свирель, – уверенно повторил Максим.
– В том числе и свирель, – сказал доктор, – но не только она.
– Выпьем, – предложил Дмитрий.
– Выпьем, – поддержал Максим.
– Выпьем, – согласился доктор и продолжил свой рассказ. – Раньше я никогда не слышал подобной музыки, в ней были любовь, дружба, преданность, верность, честь, доблесть, отвага, справедливость и что-то еще, ради чего стоит жить и стоило бы прожить заново будь такая возможность. Там была только музыка, совсем не было слов, но я слышал и понимал, о чем музыка, я чувствовал – моя душа ликовала, мне хотелось петь. Каждому чувству, каждому положительному качеству и свойству человеческой души, соответствовал свой инструмент и все они звучали в унисон, только иногда одни инструменты становились чуть тише, а другие чуть громче. Периодически менялся мотив, и один из инструментов начинал играть сольную партию, но сольная партия была непродолжительной, так как ее подхватывали поочередно другие инструменты, плавно мелодично и едва слышно на первых нотах, в процессе гармонично и равнозначно сливаясь с общей мелодией, сохраняя при этом собственный неподражаемый звук. Я сел за столик в привокзальным кафе, заказал кофе и слушал музыку в ожидании заказа. Кофе мне принесли не сразу, к тому времени, как его принесли, уже сменилось несколько ведущих инструментов, и я отчетливо слышал сольную партию свирели – песнь любви, но любви не только к женщине, а любви в самом широком ее понимании. Я вспомнил о своей любви и в душе пробудились восторженные, сентиментальные и сладостные чувства, я отхлебнул кофе, который оказался невыносимо горьким – это был вкус потерь и поражений, с привкусом глупых и непоправимых ошибок. Ко мне подошел человек в форме проводника и указал рукой на один из выходов: «Вам туда сказал он». Я стал подниматься со стула, выражая желание пойти немедленно, но проводник положил мне тяжелую руку на плечо, и я невольно опустился обратно на стул. Проводник сказал, что я должен допить кофе, если хочу отправиться в мир из которого пришел. На мои замечания по поводу нестерпимо горького вкуса он ответил: «Ничем не могу помощь это твоя боль, это горечь твоей собственной жизни и только допив до дна ты сможешь ощутить ее всю разом. А потом если пожелаешь вернуться в тот мир, то сможешь вернуться, а если решишь раз и навсегда ее забыть, то тебе надо будет проследовать к другому выходу». Ничего не оставалось – я продолжил допивать напиток с каждым глотком становилось все хуже, горечь стала нестерпимой, так будто напиток плохо размешали, и самая суть еще оставалась на дне. Меня жутко тошнило и выворачивало наизнанку, но не организм, а душу и разум. Боль была запредельной, горечь в душе разрушающей, противоречивые мысли путались, одна накладывалась на другую, вступая друг с другом в союзы и конфронтации, мне хотелось разбежаться и удариться об стенку головой, так чтобы разом исчезли все мысли и чувства. Зачаровывающая музыка казалась циничной издевкой над моей болью. Я взболтал остатки напитка и выпил залпом – в глазах потемнело, я был близок к тому чтобы потерять сознание, но проводник поднял меня со стула и обхватив своей длинной рукой повел к нужному выходу. Никаких связных мыслей уже не было, лишь притупившаяся боль, туманное сознание и пронзающая туман музыка. Проводник помог мне спуститься вниз по ступенькам провел по узкому коридору, и мы оказались прямо у раскрытых дверей вагона электрички, тут я все же отключился.