— Не его, Катя, — Арт Тура. А это не одно и то же. Ты сама знаешь, у Турищева последнее время был душевный кризис. Ему надоел Арт Тур. Он пытался избавиться от этого образа и писать по-другому — так, как хотелось ему самому. Но открыто критиковать собственные творения нелепо. Вот он и создал сайт, где высказал все негативное, что скопилось в душе. Помнишь, самый первый постинг принадлежит модератору? Тот пишет, что Арт Тур изжил себя.
— Ладно, сам написать об Арт Туре гадости Турищев мог, верю. Но радоваться, когда гадости пишут другие — нет. Он не из тех, кто кротко прощает врагов.
— Он их и не прощал. Он собрал нас в одном месте, словно пастух зараженное ящуром стадо. В резервацию. Вспомни о его высокомерии. Ему наверняка доставляло удовольствие, что он все о нас знает, а мы даже не догадываемся, на чьей территории пасемся. Разве мы не испытываем странного превосходства над человеком, инкогнито которого раскрыли, сумев скрыть свое? Читать отзывы знакомого, простодушно уверенного в своей анонимности, а потом беседовать с ним лично и ловить его на лжи… думаю, Турищеву это бы понравилось. Покруче того, что чувствует Шагуч, мороча нам головы под видом Осведомленного или Алины Айленд.
— Черт! — вырвалось у Кати. — Очень неприятно. Знала б, ни за что не стала писать на сайт.
— Вот именно. Это и тешило самолюбие Турищева. Все мы выглядели подлецами и дураками. За такое удовольствие можно простить немного критики.
— Все равно не верю, — возразила Катя. — Я часто общалась с Турищевым. Я бы догадалась.
Таня кивнула.
— Я и сама не уверена. Мне не хочется думать, что он… что он сложнее, чем я считала. Мне куда легче видеть более однозначный образ. Но мысль эта не дает мне покоя.
Они помолчали. Танина фантазия была так Кате неприятна, что не хотелось воспринимать ее всерьез. Четыре месяца быть посмешищем Турищева, над которым сама всегда потешалась! Однако веских аргументов против в голове не возникало.
— Мм… можно? — прервал бесплодные попытки знакомый голос.
Федор. Откуда он здесь, в кафе? И вид странный — еще более несчастный, чем обычно. Бедный парень даже заикается. Белый, как полотно, зато глаза горят.
— Конечно, садитесь. Кофе. Или лучше водки?
— Водки, — мрачно заявил Федор. — Двести грамм.
— Что-то случилось? — сочувственно предположила Катя.
— Да. Я хочу… я должен… спросить у вас совета. Я не знаю, у кого еще, а меня это мучит… сильно мучит. Из-за меня страдает невинный человек. Но я не знаю, что делать! Я не могу больше!
"О Рите он, что ли? — догадалась Катя. — Не знает, прилично ли с ней сейчас встречаться? Конечно, прилично, только втихаря".
— Федор, какой адрес второй квартиры вашего отца? — быстро проговорила Таня.
Вообще-то ей не свойственна подобная бестактность, но дух архивиста, очевидно, взял верх над вежливостью.
— Ленинский сорок два, — машинально ответил Федор и горячо продолжил: — Девочки, помогите мне, пожалуйста! Я должен с кем-то посоветоваться, поделиться. Я не сплю ночью, все думаю. Что мне делать?
— Так поделитесь, — ласково улыбнулась Катя.
— Иру Илюшину хотят арестовать за то, что она была на месте преступления и имела мотив, так? Но там была не только она. Был еще один человек, я сразу знал об этом, но скрывал. Потому что у нее тоже есть мотив, а я не мог допустить, чтобы ее арестовали! Даже если она убила — не мог. И я промолчал. А теперь все думаю об этой девочке… возможно, она не виновата ни в чем, но Лайма настоит, и ее посадят в тюрьму. Посадят из-за меня. Господи, как мне плохо! Я запутался. Ищу выхода и не нахожу. Со мной никогда такого не было. Я заснуть не могу без снотворных, все думаю, думаю, и не знаю, как быть!
Федор вцепился руками в волосы, словно желая сорвать с себя скальп. Катя, несмотря на переполнившую душу жалость, судорожно приводила в порядок свои мысли. Кого пытался защитить Федор? Безусловно, Маргариту. Но, защищая Риту, он подставлял Иру, и его замучила совесть. Хорошо, он не знает, что Ира теперь вне подозрений. Благодаря этому он расскажет правду. Бедному парню надо лишь немного помощь, подтолкнуть. Он из тех, кто нуждается в опеке.
— Вы видели в тот вечер на даче Риту Селину, да?
— Ну… не видел. Но знаю, что она там была.
— Откуда?
Федор смутился, даже покраснел.
— Ну… мы… мм… мы с ней… короче, я могу узнать ее по… ох… — Он решился. — Мужчина узнает любимую женщину и в темноте. Я ни с чем не перепутал бы ее запах.
"Я тоже", — усмехнулась про себя Катя, вспомнив Ритины "французские" духи. А через миг нахлынуло другое воспоминание — Федора рвет прямо у трупа отца, и Катю тоже подташнивает. Задним числом все прояснилось. Может, Федор ощущал чарующее амбре, это надо уточнить у Фрейда, зато Катю явно тошнило от вони.
— Я убеждал себя, что мне почудилось, — с отчаяньем продолжил Федор. — Хотя знал, что это не так. Даже на рубашке отца сохранился ее запах… я специально проверил. Я подлец, да? Все думал — настоящего убийцу быстро найдут, и мне не придется бросать тень на Маргариту. Если она и была там, то только ради меня. Она готова ради меня на все, понимаете? Она бы ни за что меня не выдала, никогда. И я бы ее не выдал. Но когда представлю — девочке восемнадцать, а ее в тюрьму… тут не выдержит и взрослый. При двух подозреваемых Лайма не посмела бы требовать ареста. А Маргарита наверняка ни в чем не виновата, ее никто не тронет. Не знаю, не знаю. Что мне делать? Посоветуйте, помогите!
— Поговорить с Ритой начистоту, — посоветовала Катя. — Спросить, во сколько она там была и почему. Возможно, она сумеет доказать, что не виновата.
— Это и есть самое страшное, — мрачно произнес Федор. — Я говорил с ней вчера. Увидел ее в этом вашем жутком списке — и не выдержал. Я ведь думал, она все понимает и не обижается. Я объяснил ей, что мы расстались временно, что к отцу надо быть снисходительной. У него был душевный кризис. Нельзя обижаться на человека, который перестал любить и уважать сам себя. Я должен был помочь отцу пережить этот период, а потом вернулся бы к Маргарите, и отец не возражал бы, я уверен. Он возражал только потому, что был надломлен. Я думал, Маргарита поняла все это. Но оказывается, она бывала на сайте, где ненавидели отца. Меня это вчера поразило.
— Разве вы не знали? — неожиданно вмешалась Таня. — Рита показывала вам сайт.
— Да? Я не помню. Наверное, не обратил внимания. Я уверен, что посоветовал бы ей выбросить это из головы. Виртуальное общение в корне порочно. А виртуальное общение, основанное на ненависти, порочно вдвойне. Ненависть одного умножается на ненависть другого, а потом — страшный конец. Страшный.
— Рита призналась в убийстве? — уточнила Катя с грустью и облегчением одновременно.
— Нет. Хуже. Маргарита солгала мне. Она уверяет, что не была на даче. Что даже не помнит, где эта дача расположена. Хотя мы были там несколько раз, и она должна помнить. И я знаю, твердо знаю — она была там. Я был уверен, что Маргарита не солжет мне никогда. Наши отношения… неважно, я не хочу об этом говорить. Но она солгала, и мир рухнул. Я не знаю теперь, что мне делать.
Катя вздохнула. Вопрос и впрямь нелегкий.
— Надо рассказать Полухину, Федя. Я понимаю, это ужасно, но он должен узнать, а то всем будет хуже. А Рита, может, и не виновата. Пришла последней, испугалась трупа и убежала. Со страху наврала вам, а теперь стыдится признаться. Не ждите от женщин логики. Мы часто сами не понимаем, почему так себя ведем.
На деле Катя была убеждена, что женщины куда разумнее мужчин, но уж очень хотелось помирить Федора с Ритой. А аргумент о женском скудоумии прекрасно действует на любого мужчину.
— Выдать Маргариту милиции? — переспросил Федор таким тоном, словно ему предложили лично отрубить возлюбленной голову.
— Могу я, — пожалев беднягу, кивнула Катя. — Вам действительно неудобно.
— Нет, — возразил Федор, — это невозможно. Я не имею права перекладывать свой крест на других. Я… у меня еще есть время — до завтра. Возможно, Маргарита скажет мне правду, и мы пойдем в милицию вместе.
— Да, это было бы лучше всего.
— Вы очень помогли мне. Очень. Спасибо! — Федор благодарно посмотрел на Катю — той даже стало стыдно. Она ничем не помогла, хотя должна бы. Он такой беззащитный, не приспособленный к жизни. Как не совестно Маргарите ставить его в неловкое положение? А еще считает, что влюблена…