«Умная, злая баба», — подумал Виртуоз, рассматривая некрасивое лицо испанки, ее птичий нос и белые вставные зубы. Ромул, лишившись статуса Президента, утратил множество престижных ролей, среди которых участие в «восьмерке» было самым эффектным и желанным. Теперь, оставаясь в стороне от «встреч на высшем уровне», он мучительно ревновал Рема, тайно ему завидовал.
— Мне нравится, как Артур Игнатович держался на встрече в Париже. То, что вам могло показаться отчужденностью, есть просто черта характера. Мы с ним очень близкие люди, но и в дружбе он никогда не допускает фамильярности. Что касается галстука, он показал мне его перед своей поездкой в Париж, и я одобрил его выбор.
Ответ сопровождала милая улыбка, но в синих глазах Ромула промелькнула тоска и злоба.
Он с трудом скрывал ревность. Выдал себя замечанием о галстуке. Дал понять, что даже в таких мелочах, как выбор галстука, действующий Президент зависит от вкуса и воли его, истинного хозяина Кремля.
Виртуоз придирчиво наблюдал утонченную игру Ромула, преуспевшего в науке лицедейства. Уроки мимики, декламации, жеста, взятые у актеров Малого театра, пошли ему впрок. Общаясь с журналистами, он облекал свои ответы в округлые, пластичные формы, как это приличествует Духовному авторитету. Был преисполнен мудрости, терпимости, располагал к себе циничную и скептическую журналистскую публику. Иногда интонациями повторял патриарха, когда тот проповедовал нараспев, и в его пасторском голосе проскальзывали слезные всхлипы и молитвенные воздыхания.
Но при этом Виртуоза не оставляло ощущение едва уловимой фальши, неестественного напряжения, которого прежде не было. Ромулу все сложнее было справляться с выбранной ролью. Словно его покидало вдохновение. Все труднее давалась игра. Все меньше оставалось творческих сил, которые требовались для воплощения замысла. Согласно замыслу, духовная власть Ромула оказывалась сильнее конституционных полномочий Рема. Духовидец был выше Президента. Народное обожание служило опорой неформального главенства одного над другим. Все непревзойденное искусство Виртуоза, весь колдовской дар его политологических построений были воплощены в уникальной модели, где оба лидера помещались в единое властное поле. Это поле не позволяло им распасться, удерживало обоих в нерасторжимом единстве, как двух конькобежцев, выступающих в парном катании. Четыре года Рем должен был изображать Президента при неусыпном контроле Ромула, а затем вновь передать ему полномочия. Это мнимое двоевластие было изобретением Виртуоза, его высшим политологическим достижением. Он управлял энергией народного обожания, преобразовывал ее в субстанцию власти. Дозировал, распределял между двумя полюсами, как поступает диспетчер уникальной энергетической установки.
Однако в последнее время управление давалось все труднее. Установка выходила из-под контроля. Энергия, окружавшая Ромула, служившая источником его властного превосходства, начинала таять. Не просто таяла, а постепенно перетекала к Рему. Тот выпивал энергию Ромула, становился все сильнее и независимей. Равновесие полюсов нарушалось, установка могла взорваться.
Виртуоз искал причину. Все больше обнаруживал ее в том, что Рем, находящийся в Кремле, пребывал под воздействием гравитации великих святынь. Грановитая палата. Успенский собор. Гробницы князей и царей. Пантеон кремлевской стены. Магический кристалл мавзолея. Скрытый под Красной площадью «Стоглав» с батареей отсеченных голов. Все это благотворно воздействовало на Рема, утяжеляло, увеличивало его массу, и субстанция власти перетекала от Ромула к Рему, как перетекает атмосфера с более легкой планеты к более тяжелой и плотной.
Пресс-секретарь предоставил слово корреспонденту польского телевидения. Красивый поляк с золотистыми волосами, чуть шепелявя, спросил:
— Газпром продолжает прокладывать трубы на восток и на запад. Охватывает Европу и Азию, как щупальца осьминога. Не есть ли это форма русской имперской политики, осуществляемой с помощью «энергетического оружия»?
— Если в результате такой политики в домах простых людей становится тепло, если развивается экономика и благосостояние стран, то разве можно ее назвать имперской? Сила России не в ее ракетах, не в ее углеводородах, а в глубинном, свойственном русскому человеку чувстве справедливости, братства, любви. Мы слишком много страдали от самых разных империй, чтобы их обожать. Вместе с газом и нефтью мы экспортируем русское дружелюбие, вселенскую русскую открытость, о которой говорил Достоевский. Рассматривайте нас не как страну царя Петра или Сталина, а как страну Пушкина и Толстого.