Наутро я проснулся смертельно уставшим. Подъезжая к дому Маршей, я понимал, что возможны два варианта развития событий. Первый: Амелия просыпается, видит рисунок, психует. Обо всем докладывает отцу, и тот выходит из себя. Значит, буду делать вид, что рисунок впервые вижу. Надеюсь, они мне поверят.
Второй: Амелия видит рисунок и хранит его у себя. Хотя бы некоторое время.
Лично мне по душе был второй вариант. Ставя машину возле дома Маршей, я осмотрелся, но полицейских нигде не заметил.
Я обошел вокруг дома и взялся за лопату, которую нашел на том же месте, где оставил вчера. Но даже воткнуть ее в землю не успел: задняя дверь дома отворилась. Это был не мистер Марш, а Зик, он быстрым шагом направился ко мне и схватил меня за плечи. Я стряхнул его руки.
— Не знаю, кто ты такой, и знать не хочу, — прошипел он, — но лучше держись от нее подальше. Слышал? А не то…
А не то что?
— Я… в общем, пожалеешь, — резко развернувшись, он ушел в дом.
У двери его ждала Амелия. Она смерила Зика раздраженным взглядом, а когда уходила в дом, оглянулась через плечо. На меня.
Это был один короткий взгляд. Но его хватило.
О большем я не мечтал.
Прошло часа два. В этот день работа впервые перестала казаться мне гонкой на выживание. Может, я окреп. А может, все дело было в Амелии.
Я посматривал в сторону дома, надеясь, что она опять выйдет, но напрасно. Она не появлялась. Не было видно ни Зика, ни мистера Марша. Никто не бранился по телефону, как все предыдущие дни.
Примерно через час я услышал, как к дому подъезжает машина. Амелия, подумал я. Только бы это была она. Я направился к крану за водой и услышал, как в доме исходит бранью мистер Марш. В мире опять все стало, как было. Через несколько минут через заднюю дверь вышел незнакомец — с виду ровесник мистера Марша, но престарелым мачо он не выглядел. В нем я уловил что-то скользкое, он смотрелся бы уместно на стоянке, где продают подержанные машины. Подойдя к моей яме, он закурил.
— Ты что, действительно хочешь вырыть эту штуку руками? — спросил он.
Я указал на лопату.
— Ну да, лопатой. Ты же меня понял. Господи, а я-то думал, работы паршивее моей не бывает.
Я продолжал заниматься своим делом.
— А ты не из болтливых.
Пришлось кивнуть.
— Уважаю. Мир стал бы лучше, если бы в нем появилось больше людей, умеющих держать язык за зубами.
Из дома вышел мистер Марш и позвал его.
— Вот наглядный пример, — усмехнулся незнакомец. — Ладно, еще увидимся.
Я не поднял головы. Мне не хотелось вновь встречаться с ним и вообще иметь хоть что-то общее. Я и представить себе не мог, что ждет меня в будущем.
Двое мужчин уехали вместе, оставив меня одного. В четыре я отправился домой и по приезде сразу взялся за карандаш. Итак, тебе удалось ее заинтересовать, сказал я себе. Что дальше?
Покорить ее одним-единственным рисунком нечего и мечтать, как бы мне этого ни хотелось. Но что еще нарисовать, я не знал.
Я наскоро набросал самого себя, сидящего за столом с рисованием. Нарисовал пламя, охватившее мое тело. Именно так я себя и чувствовал. Огонь! Безумие! Нарисовал Амелию, парящую в воздухе надо мной. От ее лица исходило сияние. Потом снова себя, прижимающего ладонь к сердцу. Разбитое сердце над моей головой. И тому подобные дурацкие, бессмысленные наброски. Я надеялся случайно напасть на верную мысль.
Мне вспомнилось, как Амелия впервые заговорила за мной. Она стояла у меня за спиной, на краю ямы, чуть выше меня. Я быстро наметил эту сцену, не заморачиваясь деталями. Кстати, какими были ее первые слова?
«Знаешь что? Ты идиот».
Вот именно. Я написал эти слова у нее над головой и заключил их в похожую на пузырь рамку. Потом нарисовал рамку вокруг всей сцены. Художники, работающие над комиксами, называют такие рисунки панелями.
Понимаешь, комиксы для меня были приветом из детства, в них я уходил с головой, проводя долгие дни в задней комнате винного магазина. Я понятия не имел, что они в большой моде. Раньше я и не думал, что когда-нибудь сам буду рисовать их.
Чем дольше я работал, тем удачнее получались рисунки. На второй панели я выглядывал из ямы и впервые видел Амелию. Для третьей панели я нарисовал рамку пошире. И выбрал другой ракурс. На этом рисунке мы были вдвоем. Она говорила: «Я уже слышала о тебе. Еще до того, как ты вломился к нам. Ты учишься в Милфордской школе и не говоришь, так?»
Теперь — мое перепачканное землей лицо крупным планом. Пока начерно, лишь бы можно было узнать. Потому что это мой единственный шанс ответить ей хотя бы мысленно…