Да, женщина - она всегда женщина. Как-то не хотелось Ильину раньше ей рассказывать об этой истории. Вроде ничего стыдного он не делал, но вот не хотелось и все тут. О смерти его жены она, конечно, знала, упоминал он и своем пребывании в N, но так, без деталей. Сейчас пришлось рассказывать в деталях: кто, что и как. В середине разговора подтянулся Марцинкевич, быстро понял, что зашел не во время и попытался уйти, но Ильин остановил его. Присутствие приятеля позволило ему сместить акценты в разговоре - теперь речь шла в основном о возникшей проблеме с арестом двоюродного племянника. Валерии было уже явно неудобно задавать при нем вопросы в отношении Регины. Хоть какая-то передышка. Тем более, что, почувствовав какую-то напряженность, Марцинкевич стал спрашивать о деталях, которых Ильин пока не знал.
- Дело ясное, что дело темное, - Марцинкевич любил иногда поиграть словами, хотя бы просто для того, чтобы выиграть время. - Похоже, надо, все же, ехать. Хотя бы для того, чтобы понять, что там происходит.
Валерия молчала, но делала она это настолько выразительно, что было понятно: идея поездки Ильина в N ей совершенно не нравится. И ведь, вроде, куда как умная женщина, а стоило всплыть на горизонте, как сейчас принято говорить, бывшей Ильина, и все - эмоции зашкаливают.
Однако сюрпризы в этот вечер еще не кончились. Ильин даже с удовольствием ответил на новый телефонный звонок - как-то уж слишком сгустилась атмосфера за кухонным столом. На этот раз звонил посол. Он был крайне озабочен.
- Вы на месте? Все в порядке? Давайте-ка завтра подтягивайтесь сюда денька на три. Вы же знаете, что послезавтра с визитом наш новый министр приезжает. Дань традиции - первый визит сюда. Так вот, был у меня с ним сегодня разговор. Он о Вас вспомнил и попросил, чтобы Вы здесь обязательно были. А Вы с ним что, знакомы? Раньше встречались?
- Да, первый раз еще в Китае. И еще потом... - Ильин во время прикусил язык, от удивления чуть не выложив обстоятельства их недавней встречи. Но посол уже не слушал.
- Отлично, вот и проговорим сначала, как его ориентировать. А то знаете, бумаги - бумагами, но личный разговор совсем другое дело. Так что жду.
В ответ на вопросительные взгляды Валерии и Марцинкевича Ильин только коротко бросил:
- Завтра еду в Минск. Дня на три. Без вариантов.
Помолчали.
Как всегда, ситуацию спас Марцинкевич.
- А давайте я съезжу в этот ваш N. По дороге в Москве и детей проведаю, гостинцев отвезу. А своим туда позвони и скажи: приедет приятель, он в таких вещах понимает, а до его приезда лучше ничего не делать. Поверь, они сейчас в таком состоянии, что с готовностью переложат на кого-нибудь ответственность.
- Но что ты там узнаешь?
- Посмотрим. Похожу, понюхаю. Адвокат наверняка уже есть - с ним потолкую. Знаете, иногда видимость активности чуть ли не важнее, чем реальные действия. Уж во всяком случае, от глупостей удержу. Подготовь мне весь списочек - кто там кем кому приходится и все координаты. Завтра не успею, а послезавтра тронусь.
- Подожди, куда ты тронешься, а граница? Она же закрыта?
- Это что, я не найду тропинку? Да ты меня не смеши. Народ как ездил за покупками в обе стороны, так и ездит. Лишний день просто потрачу.
Так и решили.
Х
В Минске было интересно.
Новый министр во время переговоров подчеркнуто не касался полицейских эксцессов, но очень много говорил о необходимости общественного диалога внутри страны и нормализации отношений с соседями извне. Слушать его рассуждения о том, что обеим странам надо и восстанавливать, и, в меру возможности, наращивать массив сотрудничества с европейцами, создавая тем самым противовес всем этим бесчисленным санкциям, спорам и взаимным обвинениям, нравилось далеко не всем в Минске. Однако, Сурманс - а он был высшим должностным лицом, из числа тех, с кем встретился министр, - одобрительно кивал головой. Так что можно было ожидать, что градус противостояния несколько снизится. Вопрос был только в том, останутся ли все эти правильные слова рассуждениями по линии МИДа, или превратятся в нечто большее и реально скажутся на положении страны. Но это уже относилось к категории большой государственной политики. Пока же на государственных телеканалах по-прежнему примелькавшиеся эксперты несли такое, что ни один ни один нормальный человек слушать это не мог.
Ильина министр вызвал к себе уже после переговоров, перед самым отъездом. Как было принято в таких случаях, он оккупировал кабинет посла. Историю с посланием от Сурманса он вспоминать не стал, но Ильина это и не удивило. Есть вещи, о которых предпочтительнее забыть на время, а, может, и навсегда. Да и вообще разговор получился коротким.
- Там, дома, - министр кивнул головой в ту сторону, где, с его точки зрения, находился восток, - всю эту белорусскую историю взвалили на меня. Ясное дело, что МИД тут вообще не причем, но никто больше заниматься этим сейчас не хочет. Заняты все. В политику погрузились, чтоб их. И ведь не решить сейчас ничего всерьез, так что наша задача - поддерживать статус-кво и тех, у кого мозги на месте. Батька - Вы видели - меня не принял. Да он никого сейчас не принимает, так что перетопчемся. Ставим мы пока на Сурманса, но выпячивать этого не будем. Опасно. У меня с ним был отдельный разговор. Он предпочел бы видеть Вас в качестве нашего официального представителя. Да и мне это было бы удобнее, не буду скрывать. Согласны на небольшой переезд и крупный карьерный взлет?
Нельзя сказать, что министр этим предложением застал Ильина врасплох. Варианты он считать умел, и нечто подобное ожидал. И ответ у него был готов.
- Вероятно, это прозвучит странно, но мне такой вариант не кажется разумным. Нынешнему послу удается - иногда я этим просто восхищяюсь - поддерживать достаточно ровные отношения со всеми ведущими силами. У меня, хотя я к этому и не стремился, получилось несколько по-иному. Местные ястребы и вообще все, кто, условно скажем, правее центра, меня на дух не переносят, и воспримут такое назначение как отчетливый сигнал. И вот как бы после этого сигнала они не нарушили то самое статус-кво, о котором Вы говорите. Не думаю, что нам это сейчас надо. Это - о политике. А чисто по-человечески. У нас хорошие отношения с послом, я его искренне уважаю и не хотел бы, скажем уж прямо, подсиживать его таким образом. И, кстати, никто не мешает мне, оставаясь там, где я есть сейчас, в случае нужды обеспечивать Вам прямой контакт с Сурмансом. Так, чтобы об этом действительно никто не знал, потому что любая информация, направленная по посольской линии, все равно протечет. Не на сторону, нет, но к тем у нас, кто может иметь несколько иное мнение о здешних делах.