А тут еще и услышанное тогда от консула...
Как и много другое, эту тему всесторонне обсудили за очередным ужином на кухне у Валерии. Марцинкевич сразу сказал, что китайцам он не верит ни на грош, и умный человек вообще должен задуматься, почему весь мир бьется в конвульсиях второй волны пандемии, а у них больных единицы. Валерия попыталась объяснить ему, что китайцы бьют болезнь своей организованностью и дисциплиной, высоким уровнем развития общества, но тут откровенно засмеялся уже Ильин. Китай он видел разным, и твердо верил только в одно: при желании жители Поднебесной в состоянии скрыть от окружающего мира все, что угодно. Тем, кто брался с ним спорить, он приводил пару примеров из китайской истории ХХ века, о которых стало известно спустя много лет, почти случайно и далеко не факт, что все.
Истина в результате этого спора, конечно, не родилась, но закончился он как-то сам собой, без обид и продолжения. Ильин вообще с удивлением замечал, что именно так заканчиваются почти все их споры. Каждый из них троих явно ценил своих друзей и отношения с ними больше, чем истину.
"- Наверное, мы все достигли возраста мудрости, - подумал он про себя, - хотя нет, у нас с Валерией явно не тот случай".
Х
Еще до Нового года жизнь Ильина вошла в какие-то рамки и приобрела упорядоченный характер. Вечера он обычно проводил с Валерией. Несмотря на свою активную общественную деятельность, она каким-то чудом успевала заниматься домом, и, как правило, Ильин мог рассчитывать на неплохой домашний ужин. Часто к ним присоединялся и Марцинкевич, который их временем не злоупотреблял, и после чая обычно отправлялся, как он выражался, "работать над мемуарами". Ильин, правда, очень сомневался, что эти мемуары вообще существовали в природе. По его опыту, люди подобной профессии обладают слишком развитым инстинктом самосохранения, чтобы баловаться воспоминаниями о своей службе.
Как-то раз в один из декабрьских дней, еще до неожиданного предновогоднего фортеля силовиков за ужином разговор зашел о свежей новации прокуратуры республики, которая выступила с инициативой конфисковать денежные средства задержанных во время митингов и направлять их на "поддержание штанов" силовиков.
Валерия бурно возмущалась, говорила об открытом грабеже, до которого опускается власть, Марцинкевич попробовал было как-то хмыкнуть в том плане, что взятое с боя - свято, и чуть не получил за это от Валерии столовой ложкой по лбу.
Ильин долго крепился, но потом не выдержал.
- Вы на своих-то все не валите, - в конце концов признался он, - это же наверняка наши посоветовали.
Марцинкевич бросил на него осуждающий взгляд из-за насупленных ресниц. Он не любил, когда Валерия пыталась выведать у Ильина что-то из того, что ему могло быть известно по работе. Он вообще большое внимание уделял проблеме служебной этики, с которой явно столкнулся его новый друг в этой ситуации. Скорее всего, за этим стоял опыт. Он-то уж прекрасно понимал, чем может обернуться Ильину просто даже знакомство и с Валерией, и с ним самим при определенном стечении обстоятельств.
- Нет, конкретно, я ничего не слышал, - правильно понял его взгляд Ильин, - и утверждать ничего такого не берусь, но дело в том, что подобная практика уже давно применяется у нас, и было бы странно, если бы ее не порекомендовали и вашим орлам.
- Как это? - теперь удивился даже Марцинкевич.
- А очень просто. Наша полиция, например, очень любит проводить обыски. Получить решение суда - не проблема, вот и идут даже к свидетелям, что само по себе, на мой взгляд, должно быть категорически воспрещено.
- Это еще почему? - продолжал удивляться Марцинкевич.
- Свидетель должен быть абсолютно независим. А о какой независимости может идти речь, если к тебе в дверь часов в 6 утра стучатся люди с оружием и в бронежилетах. Я о нормальном, среднем человеке говорю. Тебя-то таким не запугаешь. Но главное - дальше. Любят они изымать во время обыска, особенно у подозреваемых, деньги. Я об официальных изъятиях говорю, а не о том, что по-тихому в карманах оседает. Когда-то такие деньги, конечно, криминальны и имеют отношение к делу, но не всегда, и случается, что они потом ни в обвинении, ни как вещдоки не фигурируют.
- И что?
- А то, что обратно ты их уже никогда не получишь.
- Что, конфискуют?
- Если бы. Часто и конфисковать по закону нельзя - не все статьи УК подразумевают конфискацию. Просто не отдают и все. Обращаются люди в суд - и суд не отдает под любым предлогом. А потом оформляют их как безхозные, с неустановленным владельцем, и по-тихому передают их на нужды полиции. И очень мало кто об этом знает. Так что, знаете, что я вам скажу: ваши силовики еще честные люди, открыто о таком говорят!
- Чудны дела твои, Господи ...
В таких вот интересных разговорах и проходили вечера. Сначала Ильин еще стремился вернуться домой до утра, а потом вообще бросил эту затею, перевез к Валерии часть своего гардероба и ночевал у себя только тогда, когда она почему-то была занята. Менять что-то в этом порядке он пока не собирался. Вообще отказаться от казенного жилья он не мог - разные могли быть ситуации, а приглашать Валерию переехать к себе было, все же, несколько стремно.
Так бы оно все, наверное, и тянулось достаточно долго, но неожиданно уже в январе, сразу же после православного Рождества, события приобрели неожиданный оборот. Размышляя об этом позднее, Ильин пришел к выводу, что с какого-то момента кто-то там, наверху решил не давать ему передышки больше чем на месяц-другой.
С Рождеством вообще получилось забавно. Еще в конце декабря вдруг выяснилось, что Валерия - католичка. Не так, чтобы особо усердная, но Рождество она собралась праздновать 25-го. Что, впрочем, совсем не помешало ей собрать праздничный стол и в январе. Марцинкевич по этому поводу слегка посмеивался и говорил, что Валерия - живое воплощение современной Белоруссии, где выходными днями, как известно, являются оба Рождества. И народ воспринимает это совершенно спокойно. Почему бы не отпраздновать дважды, если есть такая возможность?