Их препроводили за грузовики и усадили наземь у колеса. Мэри попросила бинт — ей его дали. В то время как командир скрылся в постовом домике, приставленные им охранники принялись горячо обсуждать случившееся, тем же занимались и прочие бойцы, располагавшиеся кто где — возле машин и у палаток, разбитых на обочине. Одновременно они производили проверку личного оружия — разбирали и собирали его обратно, так что в основном споры велись о поведении автоматов, но из долетавших разговоров стало ясно, что один из постовой группы был убит взбесившимся оружием, трое ранены, и шальной пулей ранен один шофер.
Михалыч издал сдавленный стон.
— Больно? — участливо спросила Мэри, бинтовавшая в это время его ногу; мешавшую штанину они оторвали. Мэри подумывала о том, что надо бы оторвать и вторую, тогда получатся шорты, но пока было недосуг.
— Да нет, нормально… — пробурчал Михалыч, взглядывая на нее исподлобья, как настоящий стоик.
— Знаю, что больно, и неприятно, — сказала Мэри, — но все-таки попытайся отвлечься и послушай меня внимательно. И вы тоже послушайте, это важно. — Она со значением взглянула на Жнеца и повторила: — Очень важно. Вам знакомо такое понятие — Хаос?..
Мэри продолжала говорить — негромко, четко и уверенно. Она не рассказывала о себе, просто объясняла, кем они стали, выйдя за границы своих миров, как понимала это сама: в чем кроется опасность и в чем, как это ни странно, состоит теперь их сила. Ее слушали молча, не перебивая, только Михалыч время от времени досадливо морщился. Мэри поглядывала на него с понимающим сочувствием. Она напомнила Жнецу о закольцованном им на съемках времени, потом, понизив голос, сказала, что она думает о причинах «оружейного бунта». Она не собиралась выяснять, кто виноват — тем паче что вина была непреднамеренной. Фил хмыкнул:
— Признаюсь, что был здорово раздосадован, но как-то не верится, что своим раздражением — всего-то навсего! — мог такое учинить.
Мэри сузила глаза.
— Не верится? — она перевела взгляд на Михалыча, слушавшего с выражением задумчивого недоверия. — А тебе, Михалыч?
Он чуть заметно улыбнулся, сказал:
— Вы, Мэри, можете звать меня Женей.
— Ага, — кивнула Мэри. — Женей. Учту. А теперь прошу вас вот так — да, спасибо — подвинуть ногу. Не больно? Нет? Отлично. — С этими словами она отстегнула «жгут» на его бедре и стала снимать только что наложенный бинт, успевший пропитаться кровью.
— Сейчас я вам докажу!
— Мэри, все в порядке, не надо, вы хорошо забинтовали! — пробовал протестовать он, но безуспешно. Остальные насмешливо глядели на ее действия — до тех пор, пока их не отвлекло тарахтение в небе.
Со стороны города летел вертолет — с виду, может быть, не совсем привычной конструкции, но с винтом сверху, где и полагается, зеленый, явно военный, о чем свидетельствовала пара веерных пулеметов, закрепленных на его бортах. Он приземлился невдалеке, прямо на дороге, дверца на боку открылась. В то же время из домика показался командир и устремился встречать, к нему присоединились еще каких-то два офицера, выскочившие из палаток.
Мэри со вздохом вернулась к своему занятию — стала доразбинтовывать смеляковскую ногу, думая о том, что вряд ли этот визит имеет отношение к ней и к ее компании, а если и так, то гости никуда не денутся, а закончить ей все равно придется. К тому же в последнее время она питала стойкую нелюбовь к вертолетам.
— Ну вот, — сказала она, снимая последний виток, и, склонившись, осмотрела место ранения. — Вот.
Она и не заметила, что Жнец уже поднялся навстречу человеку, шедшему от вертолета прямиком к группе арестованных. Офицеры поспевали за ним с видом людей, преследующих по пятам собственную участь.
— Евгений Михайлович, куда ж вас занесло!
Михалыч встрепенулся и попытался встать, что
ему на сей раз удалось сделать самостоятельно и даже без особого труда. Поднявшись, Смеляков-4 заметно растерялся, поняв, что обращение относилось вовсе не к нему: прибывший — широкий сдобный мужчина с совершенно лысой головой — пожимал руку статисту, устроившемуся на днях к нему на съемки и заявившему потом, что все они попали в другой мир.
— А… А… Андрей!.. — произнес Михалыч, кажется, узнав мужчину, но был либо не услышан, либо полностью проигнорирован визитером: его внимание было оккупировано Жнецом и не отвлекалось на странных личностей, щеголяющих в брюках с одной штаниной.
— Я вас разыскиваю, — говорил он, — и вдруг мне сообщают, что вы на восточном посту, арестованы!
— Ездил по делу, — скупо пояснил Жнец. — А ребята молодцы, — он кивнул на белобрысого, — бдительные ребята. Документы не забудьте отдать.
Белобрысый, на глазах просветлевший, протянул ему стопку документов.
Михалыч стоял позади своего полного тезки, как потерянный — а ведь он еще не знал, до какой степени «полного».
— Фил, — сказала Мэри единственному, кто еще сидел рядом с ней и кого явно забавляла необычная ситуация, — посмотри на его ногу.
На голой ноге Михалыча видна была только подсыхающая кровь. Сквозная рана, из которой она только что вытекла, полностью исчезла. Фил перевел взгляд на Мэри и произнес:
— Нечто подобное я уже видел вчера.
— Лишние дырки в теле — чертовски раздражающая штука, — заметила она и поднялась, поскольку как раз в это время Жнец на предложение пройти в вертолет обратил внимание гостя на то, что он здесь не единственный арестованный.
— Вы что же, Евгений Михайлович, предлагаете взять их с собой? — последовал удивленный вопрос, но Жнец собеседника уже не слушал: обернувшись, он с удивлением обозревал Михалыча, твердо державшегося на двух, похоже, что вполне здоровых ногах.
— Небольшая царапина, — улыбнулась Мэри, помахивая бинтом, — быстро затянулась.
Сам Михалыч, кажется, лишь теперь понял, что как-то он слишком мобилен для раненого. Он поглядел на свою ногу, потом ощупал ее и поднял лицо, немалую площадь которого занимал открытый рот. Жнец не стал дожидаться, пока оттуда польются вопросы.
— Эти люди мне нужны, — заявил он, — они летят с нами. — И, развернувшись, направился к вертолету. Вся компания во главе с Андреем Валентиновичем — вряд ли тем самым, а видимо, очередным, к тому же опять лысым — потопала следом, провожаемая не больно-то приязненными взглядами бойцов: разъездились, мол, тут и разлетались, одни потери от них — уже не только люди, но и оружие бесится…
При виде пилота Мэри, закусив губу, покосилась на Фила. Он был спокоен и удивления не выказывал, вернее — все его удивление относилось к оборудованию вертолета или к устройству панели управления.
«Опять! — подумала Мэри с мысленным стоном. — Господи боже мой, опять он пилотирует эти чертовы вертолеты! Куда от них деваться? Как от них спасать? Или, может быть, рассказать все Филу, и пусть он сам себя спасает, он же специалист?.. Это стоит обдумать. Или вот еще — почему люди не желают узнавать сами себя? В зеркало, что ли, редко смотрятся? Впрочем, некоторые самовлюбленные типы даже в окружающих не замечают сходства, хоть близнецов перед ними посади», — эта мысль относилась к Андрею Валентиновичу, никоим образом не реагировавшему на то, что один из пассажиров является почти точной копией его пилота — разница только в стрижке и в одежде. Михалыч, правда, тоже ничего не видел, занятый чудесным «воскрешением» своей ноги: сгибал ее, разгибал, ощупывал и стирал кровь в поисках шрамов, позабыв даже оторвать вторую штанину. Мэри его отлично понимала. Жнец… Жнец, пожалуй, все понял. Но на нем сейчас был план дальнейших действий и в частности — общения с толстяком, прототипом одного его хорошего знакомого. Потом, потом с ним надо будет поговорить, ведь он знал о гибели Фила в своем мире…
Пока что Жнец молчал, не интересуясь даже тем, куда конкретно они в данный момент летят: ждал, наверное, что толстяк сам проболтается, или, может быть, спросит: «Куда вас, Евгений Михайлович, прикажете доставить?» Но тот ничего не спрашивал — знал, наверное, куда.
Появившийся внизу город выглядел каким-то пришибленным и серым, несмотря на розовый предвечерний флер. Может быть, так казалось с высоты?.. Но сравнить не довелось — в город они так и не опустились: вертолет свернул к морю и уверенно взял курс на горизонт. Тут даже у Мэри зачесался язык спросить — далеко ли они летят и не ошиблись ли с направлением? А Жнец все молчал, слушая болтовню толстяка о каком-то званом вечере в экзотической обстановке с оркестром и наядами, для которого Евгений Михайлович непременно должен выкроить время, несмотря на свою непомерную занятость. Мэри подумала: «Может быть, я что-то пропустила? Что-то важное, что уже ясно Жнецу?..»