Отец Дано поворачивается к мужчине.
– Спасибо, – благодарит он, и мужчина кивает в ответ:
– Добро пожаловать.
Дано снова переводит взгляд на депо в окне, пытаясь отвлечься от мыслей о туалете. Их все позакрывали еще два часа назад, и никто не знает почему. Он в этот момент как раз стоял в очереди и перед ним оставался всего один человек, когда из подсобки вышел проводник и запер дверь туалета. Бросил на ходу что-то вроде «он не работает», и еще Дано показалось, что он расслышал слово «подгузники».
Просто с ума сойти, насколько же тупым надо быть, чтобы пытаться спустить подгузник в унитаз! Кабинка на противоположном конце вагона стояла запертой с самого начала, еще когда они садились в поезд, а дальше Дано идти не решался. Он боялся надолго терять из виду свою семью.
Шум вентиляторов постепенно стихает и наконец смолкает совсем. Отец тоже это замечает, и они вместе с Дано поднимают головы и пристально смотрят на длинные металлические пластинки с дырочками на потолке.
«Это они так экономят энергию, пока мы стоим», – объясняет отец и пытается ободряюще улыбнуться. Однако ситуация выглядит безрадостной. Отец вздыхает и снова отворачивается к окну. Дано разглядывает морщины на его лице. Отец сильно постарел за последние несколько лет.
Кажется, что прошло два часа, но, судя по мобильнику в руке Дано, всего пятьдесят четыре минуты, когда нарастающая в вагоне атмосфера раздражения сменяется ожиданием – по проходу идет мужчина в спецовке и желтом светоотражающем жилете. На бедрах – пояс с инструментами, в руке – здоровенный потрепанный том в пластиковой обложке. При виде него Дано почему-то мгновенно покрывается потом. Мужчина проходит мимо, направляясь в конец вагона, где вокруг проводника уже собралось несколько пассажиров. Со своего места Дано может разобрать только часть текста, написанного черными буквами на спине мужчины:
ШВЕДСКАЯ ТРАНСП…..НИЯ
– Думаешь, поезд потерпел аварию? – тихо спрашивает он. Лине спит на руках отца. – Этот тип смахивает на ремонтника.
Отец осторожно поворачивается, чтобы не разбудить сестренку Дано, и смотрит на толпу в конце вагона.
– Похоже, – кивает он. – Будем надеяться, что скоро все уладится, и мы снова поедем. Или они объяснят нам, что же все-таки случилось.
Дано кажется, что в бороде отца стало еще больше капель пота, чем раньше. После того как вентиляторы выключили, температура в вагоне стала резко подниматься. Билал капризничает. Он устал стоять на маминых коленях, но спать все равно отказывается. Он хочет, чтобы его спустили на пол. Даже Дано не сидится на месте. Желание сходить в туалет из досадной помехи перерастает в острую необходимость.
Он встает.
– Пойду попробую найти работающий туалет, – говорит он. – А то я сейчас с ума сойду.
Мама поднимает голову, в ее глазах читается беспокойство.
– Мы с Билалом тоже пойдем, – говорит она. – Ему нужно сменить подгузник.
Она нагибается и начинает рыться в сумке, стоящей у ее ног, достает из пакета потрепанный подгузник, который они купили в Лидле, на самой границе с Данией, потратив почти все свои последние деньги.
На новую бритву уже не хватило, думает Дано, посмотрев на отца. Тот, глядя тяжелым взглядом в окно, нежно гладит спящую Лине по головке.
Дано с матерью встают и двигаются по проходу. Дано идет первым, стараясь расчистить дорогу матери и младшему брату. Все места заняты, некоторые пассажиры даже стоят, и они с трудом продвигаются вперед. Дано слышит ворчание и вздохи, в вагоне жарко и почти нечем дышать.
Навстречу им попадаются другие беженцы, у многих обтрепанный вид, и выглядят они куда хуже, чем Дано с семьей. Все-таки им повезло: если бы не дедушкино состояние, вряд ли бы им удалось покинуть страну. Дано знает, что отец сначала хотел отказаться от этого наследства, пока нападки в адрес его жены не приняли угрожающий характер. Деньги помогли им избежать многих неприятностей, которые подстерегают почти всех беженцев, включая унижение от худших представителей клана перевозчиков, занимающихся транспортировкой людей.
Многие пассажиры столпились в конце вагона, где проводник пытается успокоить краснолицего мужчину средних лет, европейской наружности. Тяжело, прерывисто дышит ремонтник в жилете, из-за своей толщины он, должно быть, больше всех страдает от жары в вагоне, несмотря на то что только что сел в поезд. Толстяк пытается утихомирить разволновавшегося мужчину с красным лицом, но тот даже слушать его не желает и продолжает пытаться открыть дверь тамбура, чтобы прорваться в другой вагон.