В комнате повисла полная тишина.
— Пробовали все. Ему сделали четыре операции, но сердце так и не сформировалось как надо. Брайан прожил три месяца. Мне говорили, что у него с самого начала не было ни единого шанса. После четвертой операции я сидела со своим ребенком день и ночь. Исхудала так, что походила на привидение. Восемьдесят семь фунтов. Меня не хотели к нему пускать.
Я пытался что-то сказать, но она отрицательно помотала головой.
— Пришел день, когда врач сказал, что мозговая деятельность прекратилась и по всем показателям мой ребенок мертв. Они… они просили, чтобы я согласилась на отключение аппарата искусственного дыхания. Что я могла ответить? Я кричала, орала на них, спорила с ними, Молилась. Несколько дней. — Слезы прорвались и потекли, оставляя на ее щеках серебристые дорожки. Мне казалось, они похожи на шрамы. — Но я все-таки согласилась, и это было чудовищно. Я поцеловала своего ребенка и держала его ручку, пока они отключали аппараты. Приложила ухо к его груди, чтобы услышать стук сердца, отчаянно надеясь, что оно не перестанет биться… И уловила всего один удар. Тук-тук… а потом мертвая тишина. Иккинг, я никогда не испытывала такой боли. — Она сделала большой глоток пива. — Это меня сломало. Мой муж сбежал снова, после второй операции. Наверное, для него Брайан был уже мертв. Родителей я потеряла давно. У меня в жизни не осталось никого. Я все болела и болела, и в итоге попала в центр психиатрии, где провела почти три месяца. Ты шокирован?
Астрид с вызовом взглянула на меня, но что-то в моем лице, должно быть, ее убедило. Она кивнула.
— В больнице со мной работала консультант, она предложила найти занятие, которое меня дисциплинировало бы. Ее знакомый занимался набором рекрутов. Она написала для меня рекомендательное письмо, и через две недели после выписки я оказалась в армии. Так перевернулась вся моя жизнь. Потом я перевелась в САС. Участвовала в сражениях, видела смерть. Приходилось убивать.
Но это не трогало меня. Я была уверена: то, что делало меня личностью, человеческим существом, похоронено в маленьком гробу вместе с крошечным тельцем.
Она утерла слезы, после чего с изумлением взглянула на влажные пальцы.
— Я почти никогда не плакала. Разве что изредка, по ночам, когда мне снилось, как я держу ручку Брайана и слышу последний удар его сердца. За много лет — ни одной слезинки, Иккинг.
У меня пересохло во рту, и я глотнул пива, чтобы обрести способность дышать.
Астрид сказала:
— Когда «Аль-Каеда» атаковала Всемирный торговый центр, я просто разозлилась. Когда они разбомбили лондонское метро, я преисполнилась решимости. Астрид Хофферсон, майор специальной авиационной службы, профессионально бессердечная. — Она глубоко вздохнула, вытирая щеки. — А потом больница. Господи! Мы вошли уверенно и быстро, такие сильные и опытные. Жаль, ты не успел увидеть ОВН в лучшей форме — в тех двух отрядах были первоклассные профессионалы. Отличившиеся в боях ветераны, не какие-нибудь юнцы. Как вы там, янки, говорите? Разбивающие сердца и отнимающие жизни? Самое лучшее снаряжение, выверенная тактика, никаких случайностей. И знаешь, что произошло? Нас просто растерзали! Взрослых, сильных мужчин и женщин разодрали на куски. Простые граждане убивали военных руками и зубами. Дети, получая в грудь один выстрел за другим, падали, а затем снова вставали, казалось бы, смертельно раненные, надвигались на наших людей, рвали и кусали их. Пожирали их.
— Господи, — прошептал я.
— Господа там не было, — проговорила она так горестно, что у меня дрогнуло сердце. — Я не слишком религиозна, Иккинг. Порядком отступила от веры с тех пор, как похоронила Брайана. Но если слабая надежда на высшую справедливость еще жила во мне, в тот день я лишилась ее окончательно.
— Астрид… ты ведь знаешь, что у вас с Грегом не было иного выхода?
— Считаешь, это меня утешает? Да, у нас не оставалось выхода, потому мы и сделали то, что сделали. Мы проиграли, Иккинг. Проиграли. Внезапно наша сила и отличная боевая подготовка стали бесполезны. Точно так же, как медицина и молитвы для Брайана. Все, что мы могли, — оборвать другие жизни. — Слезы текли ручьями, но Астрид их не вытирала. — Дело в том… — криво улыбнулась она, — что это было еще хуже, чем отключить аппараты, которые поддерживали жизнь Брайана. Хуже, понимаешь? Знаешь, какое чувство я испытывала? Чувство вины. Не из-за того, что убила столько людей. А как будто совершила тяжкое преступление, предала или бросила собственного ребенка. Я снова потеряла его. На этот раз навсегда.
Это так больно…
Ее голос вдруг сорвался, сменившись мучительными рыданиями, она уронила бутылку и закрыла лицо обеими руками. Я вскочил и бросился к Астрид, взял за руки, привлек к себе, прижимая к груди. Звук ее рыданий проникал прямо в сердце. Я обнял ее — эту сердитую девушку, этого плачущего воина — со всей нежностью, на какую был способен, и поцеловал ее волосы. Так и держал ее, близко и крепко, оберегая, как мог.
Она долго не могла успокоиться.
Я отвел ее в постель, лег рядом, она уткнулась лицом в мою шею, ее слезы обжигали меня, содрогавшееся тело было лихорадочно горячим. Может, я что-то говорил, какие-нибудь глупости, не помню. Астрид обхватила меня руками, ее пальцы комкали мою футболку. Потом медленно-медленно буря начала утихать.
Мы лежали так некоторое время, а затем я ощутил в ней перемену. Напряжение, вызванное нескончаемым горем, отступило, перешло в чувство неловкости. В моем порыве, в наших объятиях, когда я пытался утешить ее, не было ничего сексуального. Но теперь мы оба начали во всей полноте сознавать, насколько близки друг к другу. Наши бедра переплелись, ее грудь прижималась к моей, дыхание смешивалось. Я чувствовал ее запах. А еще жар и животное возбуждение.
Вероятно, следовало откатиться друг от друга, обменяться неуклюжими шутками и разбежаться по разным уголкам вселенной. Но этот момент прошел.
Минуты две спустя Астрид произнесла, совсем тихо:
— Я пришла сюда не за этим.
— Конечно.
— Просто… на самом деле больше не к кому было пойти. Я не могу говорить с мистером Грегом об этом. Во всяком случае, не так.
— Да.
— Я плохо знакома с доктором Ингерманом.
— Меня ты тоже не знаешь.
— Знаю, — возразила она, упираясь лбом мне в подбородок. — Я знаю о Хелен. И о твоей маме. Ты потерял так много. Столько же, сколько я.
Я кивнул, и она ощутила этот жест.
— Ты будешь заниматься со мной любовью? — спросила она.
Я откинулся назад и посмотрел на нее.
— Не сейчас. — Увидев на ее лице обиду, я улыбнулся и затряс головой. — Ты смертельно устала, перенесла потрясение, долго плакала. К тому же прикончила два пива. Я был бы последним негодяем на свете, если бы попытался извлечь выгоду из столь уязвимого положения.
Астрид пристально взглянула на меня.
— Ты странный человек, Иккинг Хеддок. — Она высвободила руку и коснулась моего лица. — Не думала, что ты будешь так добр ко мне. Настоящий джентльмен.
— Мы вымирающий вид… за нами охотятся и уничтожают, одного за другим.
Она засмеялась и положила голову мне на грудь.
— Спасибо, что выслушал, Иккинг.
После очередной долгой паузы Астрид произнесла:
— Тогда на заводе я задала тебе вопрос… Был ли это их последний оплот? Остановили ли мы террористическое движение в Штатах или только уничтожили последнюю улику?
— Ну и тема для ночной беседы, — усмехнулся я, погладив ее по голове.
— Мистер Грег говорил с президентом и главой комиссии по контролю за лекарствами. Уже закрутились колесики по привлечению к делу фармацевтических компаний. Президент через два дня созывает закрытое заседание конгресса. Все ресурсы Соединенных Штатов, Англии и других союзников будут брошены на борьбу.
— Да.
— Почему же мне тогда так страшно? — спросила она.