Герлах настоятельно просил Бормана приказать всем местным партийным руководителям, и особенно Мурру в Штутгарте, следить за тем, чтобы подразделениям фольксштурма, в которых находились наиболее ценные ученые, не поручали «специальных задач». Борман не ответил Герлаху, но Мурр определенно получил нужные указания.
В конце ноября пал Страсбург. Операция по его освобождению была проведена столь быстро, что местный гаулейтер едва успел предупредить лишь немногих из числа своих приближенных и почти никто не успел удрать из города. Передовой отряд Миссии Алсос во главе с полковником Пашем оказался в Страсбурге 25 ноября. Гоудсмит оставался на некоторое время в Париже, где встречался с Ваневаром Бушем. Первая телеграмма, пришедшая от Паша, была неутешительной, — никого из интересующих Миссию ученых не удалось отыскать. Однако как раз в тот момент, когда Гоудсмит собирался рассказать об этом Бушу, пришла новая телеграмма: физическую лабораторию нашли, она размещалась в крыле госпитального здания, и ее руководящие работники: которых вначале приняли за врачей, оказались на месте. Гоудсмит и Варденбург немедленно собрались в дорогу. Возле Страсбурга все еще шли бои, и лететь туда было опасно. И хотя в Европе стояли «страшные холода», добираться в Страсбург безопаснее всего было на продуваемом со всех сторон джипе. Ученым оставалось лишь одно — одеть под форменную одежду пижамы. Они выехали в Страсбург 2 декабря и прибыли к цели через двое суток.
Гоудсмиту впервые предстояло встретиться с бывшими коллегами, а ныне — военными врагами. Это было очень нелегко, и в письме к жене Гоудсмит называл эту часть своей работы «очень, очень мрачной». Он повторил эту жалобу и в следующем письме от 10 декабря: «Самой неприятной и мрачной частью моего дела была первая встреча лицом к лицу с небольшой группой людей такого же склада, как я, но стоящих на противоположной стороне. Слава богу! — среди них не оказалось никого, с кем я был знаком прежде, и мне удалось остаться неузнанным до конца, когда их погрузили в грузовик и отправили в лагерь».
Самой крупной добычей в Страсбурге оказался сам профессор Флейшман, специалист в области разделения изотопов урана методом газовой диффузии и термодиффузии. Профессор Вайцзеккер и вирусолог профессор Хааген успели вовремя улизнуть. В доме последнего и разместилась Миссия Алсос. В одном из очередных писем Гоудсмит рассказывал: «Они покинули дом в страшной панике. Я устроился на ночь в детской, где обитал раньше маленький мальчик; в ней остались все его игрушки — электрическая железная дорога, кинопроектор, старый микроскоп отца, аквариум, книжки, инструменты, но к тому же немало и значков гитлер-югенда, флажков и прочего. Все же он оставался ребенком 11—12 лет, и я думал, что теперь он, наверное, скучает по своим игрушкам… Да, подобная забава мне не по нутру, я чувствовал себя ужасно, особенно в тот момент, когда мне пришлось вести небольшую группу людей в тюрьму. Но они все еще ничего не поняли и продолжали держать себя вызывающе высокомерно».
В Страсбурге Миссия Алсос захватила семерых физиков и химиков, но все они, особенно Флейшман, держались враждебно и не желали что-либо говорить. Это поразило Гоудсмита; до встречи с немецкими учеными ему казалось, что, захватив одного или пару ученых, можно будет получить полную информацию обо всех остальных либо «путем опроса, либо, что еще лучше, из захваченных вместе с ними документов».
И поскольку захваченные оказались столь несговорчивыми, оставалось обратиться к документам. Их еще предстояло забрать из университета. С дверью в комнату Вайцзеккера произошел курьезный случай. Все попытки открыть ее оказались напрасными; как ни толкали ее, она не открывалась. Пришлось принести топор и взломать замок. Но замок был даже не заперт. Просто американцы не могли догадаться, что дверь отворяется наружу, а не внутрь кабинета. В нем все оставалось так, как при Вайцзеккере, покинувшем Страсбург несколько недель назад.
Найденные бумаги перенесли на квартиру к Гоудсмиту, и вечером в городе, где еще рвались снаряды немецких орудий и выли сирены тревоги, Гоудсмит и Варденбург, запасшись свечами и газовым фонарем, углубились в столь важные для них документы. И почти сразу начали встречаться ценнейшие сведения. Гоудсмиту попались почтовые открытки, посылавшиеся самыми важными участниками немецкого атомного проекта. Среди них — открытка от Боте, в которой он писал о задержках в производстве больших урановых пластин, и письмо, из которого Гоудсмит впервые узнал о работе Хартека и Грота над ультрацентрифугой; отыскалось также письмо Грота к Флейшману, упоминавшее о шестифтористом уране. А в корзинке для бумаг оказались клочки черновика письма к Гейзенбергу. Оно было написано примерно в те дни, когда Фёглер сообщил Герлаху о своем недовольстве по поводу ничтожных результатов, полученных группой Гейзенберга. Черновик письма был составлен в резких выражениях, Вайцзеккер, не стесняясь, критиковал работы, выполненные его руководителем. Однако Вайцзеккер одумался и разорвал черновик. (Впоследствии в бумагах Гейзенберга Гоудсмит нашел окончательный вариант, отправленный Вайцзеккером, он был написан в значительно более умеренных выражениях.) По поводу хранения писем и других документов Гоудсмит впоследствии сказал: «Меры соблюдения секретности у немецких атомщиков явно были не на высоте».
Самым удивительным было то, что они не засекретили точных адресов всех ведущих институтов. Так, на бланках, которыми пользовался Герлах, стоял штамп: «Имперский исследовательский совет. Полномочный представитель рейхсмаршала по ядерной физике — профессор доктор В. Герлах». На штампе можно было найти также полный берлинский адрес и номер телефона. Все институты и лаборатории вели переписку на бланках со штампами, указывавшими принадлежность к Имперскому исследовательскому совету, а кроме того, и обозначение и адрес конкретного учреждения. Правда, такое положение существовало совсем недолго, Герлах вскоре получил приказ изменить штампы на бланках. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы в руки работников Миссии Алсос попали документы, раскрывающие дислокацию большинства важных для них организаций. В целом бумаги, захваченные в Страсбурге, позволили составить «достоверную картину урановых исследований по состоянию на лето 1944 года». Они позволили установить, что еще в 1942 году Гитлеру докладывали о возможностях ядерного оружия и что в Готтове проводились эксперименты с большими атомными котлами, однако даже к концу августа 1944 года эксперименты все еще оставались на начальной стадии. Гоудсмит вспоминал о том, как ему пришлось разбирать страсбургские документы: «Я лихорадочно работал четверо суток; вместо электричества пришлось пользоваться свечами, газа тоже не было, а воду включали совсем ненадолго; каждую ночь бывали налеты и артиллерийские обстрелы и слышалась оглушительная орудийная пальба».
А когда все документы были собраны, Гоудсмит и Варденбург погрузили их в джип и, взяв с собой Флейшмана, тронулись в обратный путь, хотя, как писал в Вашингтон Гоудсмит, «джип — не очень подходящий вид транспорта для человека, вышедшего из призывного возраста и привыкшего работать либо за письменным столом, либо у грифельной доски». Все собранные в Страсбурге документы выслали в Вашингтон, где специалисты из «Манхэттенского проекта» и OSRD подвергли их доскональному изучению. По мнению Вашингтона, трофеи достались Миссии поразительно легко и потому вполне могли оказаться фальшивками; С особым подозрением они отнеслись к черновику письма Вайцзеккера, найденному в мусорной корзине. Все документы перевели на английский язык, проиндексировали и даже провели статистический анализ словосочетаний, чтобы установить их подлинность. А после рождества Гоудсмит вылетел в Вашингтон специально для обсуждения страсбургского отчета. В обсуждении участвовал доктор Ричард Толмен, научный советник Гровса. Толмен не преминул попенять Гоудсмиту за шутку с рейнским вином. В результате обсуждения все пришли к единому мнению: даже если немцы и не имеют атомной бомбы, они действительно ведут работы в области атомной энергии.