Вернувшись в Германию, я в очередной раз принялся проверять действие моего препарата, только на этот раз применил его в борьбе с живой бактериальной инфекцией, попавшей в кровь. А почему бы и нет? Ведь токсины содержатся внутри живых бактерий, а значит, антитела вполне могут убивать их, действуя подобно антибиотику. Испытания, проводимые темными зимними вечерами, доказали эффективность препарата при лечении заражения крови и эндотоксинового шока, а теперь оказалось, что лекарство еще и убивает живых бактерий. Инфицированные мыши, получившие дозу антиэндотоксина, выжили, а остальные погибли.
Я убеждался в эффективности препарата снова и снова, сотнями различных способов. Я получал эндотоксины патогенных бактерий и изучал их химическое строение. Идентифицировал токсичную часть и обнаружил, что шоковая реакция возникает в тот момент, когда токсин провоцирует наши собственные иммунные клетки и вызывает воспаления по всему организму, приводя к цитокиновому шторму. Ведь именно он является в конечном итоге причиной смерти пациента, потому что повышает проницаемость капилляров и нарушает кровообращение. Возможно, антитела, полученные из крови избранных доноров, помогут предупредить все эти последствия. Если фармацевтическая компания согласится на производство препарата, мы спасем даже если не мир, то по крайней мере многих людей, оказавшихся в такой же ситуации, как тот самый мальчик с менингитом. Мне не хватало последнего тестового испытания, на которое требовалось всего несколько месяцев.
Несмотря на то что зима почти закончилась, вечера не стали светлее. Я переселился в мой любимый отель «Шварцвельдер Хоф» на Герренштрассе, более теплый и комфортный. Снял привычный небольшой номер на верхнем этаже, откуда из мансардного окна открывался чудесный вид на покатые городские крыши. Вечерами я стоял и смотрел в окно. На тихий городок, на иссиня-черное небо в звездах, на уютный мягкий свет желтых уличных фонарей. Мне очень хотелось нарисовать Фрайбург таким, каким я видел его теми вечерами. Я с наслаждением глядел на тонкие белые столбики дыма, которые неспешно тянулись из многочисленных дымоходов сквозь прозрачный морозный воздух к ясному звездному небу, и почему-то мне на ум приходил диснеевский мультфильм о Пиноккио. Я в одиночестве ужинал в ресторане «Маркгрефлер Хоф». Две пожилые дамы готовили бесподобные охотничьи шницели, которые подавали с анчоусами и жареным картофелем.
Вскоре исследовательская работа в Институте иммунобиологии и эпигенетики Общества Макса Планка подошла к концу, настало время возвращаться домой. Оставалось лишь провести несколько контрольных испытаний, после чего можно было публиковать полученные результаты в научных журналах. Время летело быстро, вот уже запахло весной. Я обсудил ситуацию с начальником лаборатории Крисом и его супругой Мариной, и мы назначили время последних контрольных испытаний на немецких мышках. Мы подготовили планы будущих статей, составили «скелет» докторской диссертации. Крис предложил мне поехать в Японию на конференцию как раз по моей теме, услышать последние новости, получить свежие данные из-за рубежа. Это мероприятие должно было стать достойным окончанием периода моего лабораторного обучения.
Ни в чем нельзя полагаться на волю случая.
Как-то раз уже после японской конференции я отправился в винный зал «Оберкирх» на Мюнстерплатц. Мне хотелось отметить завершение удачной деятельности во Фрайбурге, и я заказал большой бокал холодного белого вина из региона Кайзерштуль и задумался над речью, которую придется произносить во время защиты диссертации, принялся подбирать слова и строить фразы. В конце концов речь целиком сформировалась в моей голове. Про себя я уже вовсю смаковал собственное выступление, словно играл со сцены на саксофоне. Я с нетерпением предвкушал этот момент, хотя мне еще предстояло опубликовать несколько статей, написать саму диссертацию и представить ее на суд оппонентов. Это все мелочи, решил я. И вдруг подумал о празднике после защиты. О семье и друзьях. Друзья? Допустим, кое-кто из них находился здесь, во Фрайбурге, и все же с ними меня связывали скорее рабочие отношения. Я будто пробудился от долгого сна. Моими настоящими друзьями можно было, вероятно, считать Пера из Хусума, с которым мы ездили в Судан, да Свена, ударника из рок-группы «Фебрилла», в ранней юности он был для меня самым важным человеком. Их-то уж точно надо пригласить, они для меня как члены семьи. Во мне вдруг проснулась тоска по дому. Внезапно я жутко заскучал. По своему саксофону, по людям, которым не надо объяснять, кто такие «Клаусен и Петерсен»[9]. Я сделал большой глоток прохладного вина, поднялся и отправился прямиком в универмаг «Кауфхоф», чтобы купить настоящий немецкий костюм, темный, строгий, безупречно сидящий по фигуре, и новые мокасины, чтобы немного смягчить образ. Ни в чем нельзя полагаться на волю случая. Я с нетерпением ждал возвращения домой. Я получил новые знания, обрел навык научно мыслить, направил в нужное русло присущую мне изобретательность и даже сказал собственное слово в науке. На все это потребовалось немало времени, несколько лет, мне приходилось часто и на долгие периоды покидать несчастную жену и маленькую дочку, и, кажется, существенная часть меня самого навсегда осталась в Германии. Как же здорово наконец вернуться домой! Но где он, мой дом? «Home is where the heart is», – пел Фрэнк Заппа (англ. «Дом там, где твое сердце»). И я вдруг засомневался. По-моему, на чужбине мне было комфортнее.