Комендант мечтал, чтобы жизнь его походила на высокое гладкое дерево, на котором нет ни единой ненужной ветви. Настоящий флагшток. Однако не все еще потеряно. Что-то говорило ему, что круговерть событий, которую глупцы называют пробуждением сознания колониальных народов, может привести его прямехонько к высокой должности в Лиссабоне — конечно, при том условии, что ему удастся победить генерала ди Спинолу, ратующего за вывод войск из колоний. Он разыщет похитителей сына и, расправившись с ними, даст достойный урок всем этим так называемым «освободителям».
Завтрашний день уже казался ему золотистым, приветливым, многообещающим — чем-то вроде прекрасного, громадного, залитого светом замка, вздымающегося над еще затянутой туманом долиной. Но железной своею волей он скоро разгонит туман — комендант был в этом уверен. И тогда, стоя на высокой башне и взирая с ее высоты на несметное множество покорных, выстроенных по линейке черных точечек, он крикнет им: «Давайте вместе трудиться во славу нашей Священной Отчизны — Португалии!»
За дверями внезапно послышались детские голоса. Комендант взял со стола челюсть и вставил в рот. Обошел письменный стол, открыл ящик и достал оттуда горсть мелких монет.
Едва завидя его, дети закричали: «Счастливого праздника! Счастливого праздника!» Комендант улыбнулся.
— Сначала постройтесь в ряд, — приказал он и снова улыбнулся. — Вот, глядите, как я вас люблю. — С высоты лестницы он заметил на другой стороне улицы родителей, не решавшихся подойти ближе. Один из солдат-туземцев пальцем указал им в сторону городских трущоб, как бы отсылая их туда.
— Оставьте их в покое, — приказал комендант ди Аррьяга.
Снова повернувшись к детям, он величественно сошел с лестницы и роздал монеты. Потрепал несколько щечек, благосклонно провел пальцами по нескольким затылкам. И велел повторить за ним: «Если я забуду тебя, Лиссабон, пусть язык мой присохнет к нёбу». Эта фраза напоминала псалом из Библии, который очень нравился коменданту.
Затем он подозвал солдата и вкатил ему затрещину. С головы солдата упал красный берет. И он наклонился, чтоб его подобрать.
— Когда португалец творит добро, никогда не мешай туземцам глядеть на него, — сказал комендант.
— Слушаюсь, господин комендант, — улыбнулся солдат.
Комендант ди Аррьяга хлопнул в ладоши, и дети бросились врассыпную. Родители тотчас отобрали у них деньги и жестами выразили благодарность коменданту. Ди Аррьяга вернулся в кабинет и снял телефонную трубку.
— Джонс еще не вернулся? Хорошо, как только приедет, пришлите его ко мне.
Повесив трубку, комендант направился к настенной карте и отметил несколько деревень — исходя из сведений, собранных сержантом Джонсом, и того, что сам знал о повадках партизан. У похитителей его сына было два дня форы. А как повел бы себя он на их месте? Комендант погрузился в размышления… Внезапно в голове его всплыло название «Вирьяму». Деревня находилась достаточно близко от места нападения и в то же время совсем рядом с границей. Наверняка они там остановятся, чтобы пополнить запасы продовольствия и немного передохнуть, тем более что в Вирьяму португальцы никогда не чувствовали себя уверенно. К счастью, теперь в деревне остались одни старики да дети.
Нужно опередить преступников, пока они не перешли границу, прихватив с собой Агостиньо. Если они и вправду похитили его, то, возможно, станут просить выкуп или попытаются его обменять. Если же… Ди Аррьяга увидел узкое, по-детски наивное лицо Агостиньо, его огромные очки. Нет, не устоять ему против соблазна обменять сына, а правительство может увидеть в том проявление слабости и трусости…
Да еще этот проклятущий Джонс куда-то запропастился. Комендант подошел к окну. Напротив — кабинет секретаря канцелярии, превшего в белом полотняном костюме и пробковом шлеме, надвинутом почти на глаза; секретарь что-то говорил стоявшему перед ним капита. Когда он замолчал, капита повернулся к находившемуся тут же старику, угрожающе подняв сплетенный из шкуры бегемота хлыст:
— Слыхал, что говорит хозяин? Если не найдешь сбежавших из твоей деревни людей, тебе это дорого обойдется.