— Все готово, хозяин.
Он положил фотографию под подушку, предварительно поцеловав по очереди своих родных, и последовал за слугой. Прежде чем выйти на улицу, он намочил носовой платок и положил его себе на голову. Воздух струился от жары. С порога он заметил вдалеке привязанного к дереву человека.
— Не будет он, Малик, убивать обезьянок. Ну-ка закинь веревку вон на ту ветку, а конец дай мне.
Малик протянул ему веревку, и он стал медленно тянуть ее, приподнимая с земли большую, в черных пятнах собаку. Животное изо всех сил забило лапами, царапая воздух, дернулось и вдруг пустило струю. Когда тело замерло, Амиго замотал конец веревки вокруг дерева.
— Обещал я повесить эту псину, а, Малик?
— Да, хозяин.
— Не будет он впредь убивать обезьянок, верно?
— Да, хозяин.
— Пусть солнце еще чуток подпалит ему задницу, а потом выбрось его.
Амиго вернулся к себе в спальню, протяжно зевнул и лег спать.
Раби плеснула в стакан немного кофе. Она знала, что родители против того, чтобы она пила сейчас кофе. Но она вовсе не собиралась им угождать. Пусть смиряются. Ко всему прочему она взяла сигарету и закурила.
— Кури, кури, милочка. Очень полезно для здоровья, — сказала мать и взглянула на отца, который сидел, опустив ноги в таз с холодной водой.
Раби встала и пошла за старой газетой — чтобы было чем обмахиваться. Отец что-то буркнул и со вздохом вытащил ноги из таза.
Али, младший братишка Раби, толкая перед собой табурет, «ехал» по большой комнате, служившей гостиной.
— А ну пропустите, не то задавлю. — Он уперся в ноги Раби. — Мам, она меня не пускает. — И, распрямившись, захныкал.
— Али, пойди умойся, — прикрикнула на него мать.
— Это правительство долго не протянет, — изрек отец.
Он подошел к дочери и сел рядом с ней.
— Ты же знаешь, малышка, что я ни в чем не могу тебе отказать. Вот только не могу я отпустить тебя к твоему жениху.
— Но он же написал мне. Ему бы хотелось, чтобы я рожала в нашем доме. И чтоб он первым увидел нашего ребенка. Ему бы хотелось, папа…
— Я знаю… Но я знаю и то, что, если ты туда вернешься, тебя возьмут в заложницы. А он не посмеет и пальцем шевельнуть, чтобы… чтоб помешать бесчинству. Они ведь не посчитаются с твоей беременностью.
Раздался шум опрокинутого ведра и разбитой бутылки.
— О господи, что за наказание этот ребенок, — закричала мать, бросаясь в спальню.
— Малышка, — мягко продолжал отец, — я ведь там заочно приговорен к смерти. Мне только и оставалось, что укрыться здесь. Но гостеприимство португальских властей небескорыстно. Они наверняка рассчитывают в один прекрасный день использовать меня против нашего прогнившего правительства. И если они дадут мне средства, я этим воспользуюсь. Вот когда мы одержим верх, езжай куда захочешь и выходи замуж, за кого тебе нравится. А пока, малышка, прошу тебя, слушайся нас и не пиши своему жениху все без разбору. Там действует цензура, и у него могут быть неприятности.
Раби потушила сигарету. Она не знала, что и отвечать. Еще совсем недавно она гордилась своим отцом — большим начальником, капитаном Давидом. Теперь же он всего-навсего старый, опальный, преследуемый вояка, за голову которого назначено вознаграждение. Одинокий человек, вынужденный вступить в союз с дьяволом.
— Я поняла, папочка.
Старческие глаза отца просияли, и он поцеловал дочь.
Раби встала, подошла к отцу. Повешенная собака едва заметно покачивалась под лучами солнца. Чуть дальше залаяла другая. Раби повернула голову и заметила пленника.
— Пап, а почему этого человека держат, как скотину?
— У всех свои проблемы, детка… Нас это не касается.
Он уселся под витриной старой заброшенной лавчонки. Черные тучи там, в вышине, до того набухли, что казалось, вот-вот упадут от собственной тяжести. Старик Келани взял две пустые бутылки и приложил их горлышком к полому звонкому чурбачку. Затем он раскурил свою льямбу[1], следя глазами за четырьмя девчушками, которые молча старательно прилаживали вокруг бедер длинные разноцветные перья и привязывали к щиколоткам поножки из ореховой скорлупы.
Старик Келани жадно сделал первую затяжку, крепко зажав зубами трубку и полузакрыв глаза. Это его собаку повесил Амиго. Старик снова глубоко затянулся. Одна из девочек приподняла ногу и потрясла ею, пробуя поножки. Старик Келани с ласковой улыбкой повернулся в ее сторону. Вчера обезьянка Амиго спрыгнула со своей палки и вцепилась девочке в шею. Собака кинулась к ней на помощь и убила обезьянку. «Где же сейчас собаку возьмешь?» — подумал Келани. В деревне осталась теперь всего одна. Но та уж больно дикая и подходит к одному только альбиносу. Старик постучал трубкой о пятку, сбивая верхний слой пепла. Прошла толстуха Мария и громко поздоровалась. Ей никто не ответил. Она ведь глухая. Девчушки весело помахали ей.