— Мы здесь всего две недели, господин комендант.
— Но вы же друг нам, капитан. Попробуйте… А кстати, капитан, вы получили письмо от генерала Гомеса?
— Когда вы соберетесь уезжать, я дам вам ответ.
— Договорились.
Капитан Давид отдал честь и вышел.
Не успел он уйти, как появилась Жермена — неслышно, точно мышь.
— Вы, кажется, предложили ему отвезти его дочь в город. А мы с мужем не могли бы поехать с вами?
— Дождитесь автобуса, мадам. Он застрял в шестидесяти километрах отсюда — мы видели его, когда проезжали мимо.
— Мы хотим, комендант, на будущей неделе быть уже далеко-далеко. Вы бы слышали, как вчера по радио подстрекали негров к мятежу!
— Напрасно вы беспокоитесь, мадам, — заверил ее комендант ди Аррьяга. — Несмотря на пять веков цивилизации, все они в глубине души остаются людоедами. Но мы по-прежнему сильнее их и если будем держаться с ними пожестче, то все же в конце концов заставим их понять, в чем заключается их выгода.
— Но их так много, комендант, по сравнению с нами, с белыми. И как вы справедливо заметили, они любят заниматься любовью. Днем и ночью. Все равно счастливы они или несчастливы. Потому они так быстро и размножаются.
— Если только я получу доказательства, что здешние туземцы так или иначе помогали бандитам, которых я разыскиваю, вы увидите, мадам, как решаются проблемы подобного рода.
— Если бы вы разыскали Амиго, он мог бы быть вам полезен. Он знает все местные обычаи. И прекрасно говорит на их диалекте, да и вообще милейший человек.
— Дома мы его не нашли. Я даже объехал вокруг деревни. И заодно все пытался понять, куда девался живший тут у вас негр.
— А вот за него, комендант, я бы не поручилась — вполне возможно, что он имеет отношение к похищению вашего сына; я как-то заглянула в его чемодан, так там одни тряпки да бумажки, а он ведь говорит, будто только что приехал из Европы, — что-то не верится.
— Да, я начинаю приходить к убеждению, что именно здесь накрою голубчиков.
— Этот негр собрал свои пожитки и направился к большой горе, туда, где раньше добывали алмазы.
— Благодарю за ценные сведения, мадам. К счастью, никому из них не пробраться на ту сторону: мост, что в трех километрах от деревни, унесло водой.
— Комендант, так можем мы рассчитывать на два местечка в ваших джипах?
— Если бы, брат мой, тебе предстояло переделать мир, как бы ты все устроил?
Кабаланго было жарко, болела голова. Как ни странно, от голода он не страдал. Боль между ребрами давала о себе знать лишь легким покалыванием — точно острые шипы громадного вращающегося колеса затупились от трения о губчатую ткань его легких. Что вообще осталось от его легких, неотвратимо и безвозвратно искромсанных проклятым колесом?
— Мне никогда уже ничего не переделать, — ответил он альбиносу. — Даже свою смерть. Еще сегодня утром, когда я стоял перед этим наглым португальцем, я мог бы сделать свою жизнь более значимой, избрав другую смерть вместо той, что давно уже затаилась у меня в груди.
Они сидели на том же месте, над могилой Амиго.
— Невезучие мы оба, правда?
— Если это может доставить тебе удовольствие, Кондело, то да. Вообще-то быть невезучим — значит…
Кабаланго умолк и, нагнувшись, набрал в ладони немного земли.
— Ты уже не хочешь умереть героем, брат мой?
Кабаланго захотелось рассказать альбиносу все, что он перечувствовал, когда стоял перед португальским офицером, а потом унизительно, тайком уходил, но…
— Ты не можешь немного помолчать, Кондело?
— Почему ты не всегда называешь меня «брат мой»? — огорчился альбинос.
Кабаланго засыпал ногу землей и утрамбовал со всех сторон. Он так строил домики в детстве.
— Ты уже и в сказке не хочешь умереть героем?
— Оба мы с тобой невезучие. Тебе этого мало? — проворчал Кабаланго.
— Очень бы мне хотелось, чтоб когда-нибудь каждый при встрече со мной говорил: «Как живешь, брат мой?» Вот если б мне пришлось переделывать мир, я бы начал с этого. Как ты думаешь, получилось бы?
Кабаланго медленно вытащил ногу из формы. Земляной домик какое-то мгновение постоял, потом рухнул.
— Ничего бы не получилось, — зло ответил он, словно мстя за то, что безропотно смирился со своей невезучестью.
Кабаланго снова стал засыпать землей ногу. Неужели, если ты невезучий, надо сидеть вот так и мечтать о мире, простом и счастливом, в то время как вокруг с самого рассвета рыщут алчные убийцы?