Настя от этих слов поёжилась. Влад что-то залихватское прокричал, вроде: рано хороните — Настя уже не слушала, люди оборачивались, смотрели кто-то радостно, кто-то с сожалением. Только сейчас вирява осознала, что отныне ей предстоит жить среди людей. Нет, она уже перестала их ненавидеть. Будучи вирявой, она их представляла по воспоминаниям Леса: сильными, могучими довольными жизнью. У таких людей всего вдоволь, и незачем им позволять брать от Леса. А эти люди еле живут. Не только в этой деревне, везде. В памяти Насти были и другие деревни и даже огромные полузаброшенные города, раскинувшиеся среди руин крепостей — везде люди выживали с трудом. Потому-то им есть за что ненавидеть виряв, охраняющих леса, странным образом сохранившие былое изобилие. Теперь она людей и понимает и жалеет, хотя, ей и придётся вечно таиться, скрывать свою природу от них. Они и Настю то не очень любили, лишь один Влад её защищал, а узнай, что нынче в ней вирява и вовсе на костре сожгут, не дожидаясь изгнателя. Ещё и от него прятаться нужно, иначе почует дух и снова придёт, а она даже не знает кто он такой, и как его победить. Выглядит он, точь в точь, как те люди из воспоминаний, такой же широкоплечий и высокий. Да и жил он наверняка в те самые времена, и голос Матери слышал, и с другими колдунами сражался. А нынче колдунов нет, не рождаются. Погодь… Как же не рождаются, коль Настя вполне могла научится колдовству. Значит есть дух на земле, не весь исчез. Просто мало его.
Наконец весна пришла и в деревню. Волк поправился, освоился, словно обычный сторожевой пёс. Во дворе, впервые за много лет, зацвела яблоня. Кошка откуда-то приблудилась, пошипела на волка с забора, да и осталась жить. Настя всё раздумывала, забрать свою частицу духа у волка, так и не вспомнив зачем, но однажды во сне ей приснился Лес.
Он заманил её к себе в чащу, неожиданно схватил ноги невесть откуда взявшейся трясиной, оплёл руки гибким плющом. Настя билась, стремясь вырваться, раздирая руки в кровь, но Лес неумолимо тянул из неё дух, словно жилы. Она видела эти светлые потоки туманом рвущиеся из груди, чувствовала их напряжение, казалось они тихо звенят или плачут покидая её. Лес, вытянув почти всё, резким движением гнилой ветки-ножа отрезал дух и бросил её опустошённой. Она лежала чуть дыша, не в силах пошевелится, ощущая лишь своё израненное тело, да страдание причиняемое окружающим миром. Свет причинял боль глазам, запах до слёз раздражал ноздри, а звук ударами колокола раздавался в голове, затухая в стиснутых зубах.
Проснулась Настя среди ночи, это был лишь плохой сон. Под боком тревожным калачиком свернулась кошка, она чуяла страх хозяйки и тщетно силилась отогнать кошмар. Настя умылась прохладной водой, сгоняя остатки сна, вышла во двор, под звёздное небо. Серой тенью подошёл волк, коснулся её руки холодным носом, словно ободряя хозяйку. Она присела на корточки, задумчиво погладила зверя.
— Всё будет хорошо. Пусть частица навсегда останется у тебя, — задумчиво прошептала она.
В тусклом свете звёзд ей показалось, что волк на мгновение прикрыл глаза и неуверенно передал какое-то чувство, словно благодаря. Настя удивилась, звери передавали страх, радость, этот волк звал её и сестру своей болью. Но если волк и умел благодарить, то не мог же он понимать её слова? Неужели с частицей духа он получил и ещё что-то?
Весна уже переходила в лето, дожди еще были холодные, но уже по летнему короткие. Работая во дворе, Настя увидала, как из соседского дома, постукивая похожей на сучковатую косу клюкой, вышел знахарь, бледный худой старик с серым словно камень и таким же безжизненным лицом. Он брёл не оборачиваясь, а в спину ему ударами бича звучал женский плач. На крыльце появился Глеб с измученным от недосыпа лицом. Он увидел Настю, пожаловался ей:
— Никита захворал, промок под дождём, да слег, уж который день не встаёт. А этот ирод, — Глеб махнул рукой в спину уходящего знахаря, — говорит, мол молитесь Матери, да готовьте гроб, — он зажмурился и прикрыл обветренное лицо рукой, будто это могло остановить слёзы.
Перед Настей всё ещё стоял Глеб, погружённый в свои мысли. А она уже вспоминала Никиту, единственного сын Глеба, другого у них не будет, мало кому удавалось родить второго ребёнка. Вспоминала те давние времена, когда детей было много. Они с малых лет учились держать оружие, сражались вместе со взрослыми, и вместе с ними погибали. В память о них поднимали чарки, но не оплакивали, потому что рождалось больше, чем погибало в битвах. Нынче же для войн нет ни сил, ни людей.
Она вынырнула из воспоминаний. Они всё время уводили её куда-то не туда, к каким-то странным вопросам, которые давно уже никого не тревожат. А сейчас надо решать: помогать или нет. Пусть Глеб её также называл ведьмой, пусть даже сторонился, но теперь у него умирал сын, и она несмотря ни на что хотела помочь. Может виной тому стремление, заложенное в виряву с рождения, которое велит растрачивать себя на всякое живое существо? Не на всякое, только на жителей леса. Но это же какая-то издёвка! У жителей леса и так изобилие, почему же не помочь людям?
— У меня прабабка знахаркой была, — тихо солгала Настя.
Глеб удивлённо глянул на неё.
— Даже я твою прабабку не помню, а мне уже за три десятка, — с сомнением произнёс он.
— Да и не нужно помнить, это в крови. Не зря же люди меня ведьмой кличут, значит есть что-то.
— Ну девка, а коль Изгнатели узнают? — Глеб осуждающе покачал головой. — А и леший с ними! Пошли.
В доме пахло дымом, едой, травами и ощущался неуловимый, липкий как путина запах жара и хвори. В комнате, возле лавки, где под ворохом одеял сипло дышал Никита, уже перестав рыдать, сидела мать, мерно раскачиваясь в такт только ей слышной колыбельной. Она не заметила ни мужа, ни Настю, а лишь продолжала беззвучно шевелить губами. Осторожно, боясь её потревожить, Настя просунула руку под одеяло, чтобы коснутся лба мальчика. Это не рана, и не магия, такую хворь можно изгнать за один раз. В слух она бормотала известный людям заговор, но лечила как умела — своим духом. Он выздоровеет, — незаметно улыбнулась Настя. Мальчик завтра уже сможет говорить, но будет слаб, придётся придти еще разок убедится, что всё хорошо. Ещё надо будет собрать травы сделать отвар, знахари ведь лечат отварами?
Через пару дней ребёнок снова начал ходить. Весть об этом разнеслась быстро. К концу лета даже с соседних деревень приезжали лечиться у Насти, и ведьмой её уже никто не называл. Только Влад всё откладывал время свадьбы, ходил мрачный и нелюдимый, а Настя вроде и примечала это, но не подавала виду.