Фахриддин Гургани
Вис и Рамин
О «САМОЙ БЕЗНРАВСТВЕННОЙ» ПОЭМЕ И ЕЕ СМЫСЛЕ
Предисловие к художественному произведению часто не читается или проглядывается уже после того, как прочитана книга. «К чему читать предисловие? — рассуждает подчас читатель. — Если меня не захватило само художественное произведение, то не поможет и предисловие. Если же книга мне нравится, то незачем портить впечатление тяжеловесными литературоведческими замечаниями».
И все же хочется попросить читателя нарушить этот нередкий обычай и с самого начала прочитать предисловие ради своей же пользы, чтобы не попасть в смешное положение...
А ведь попадали в него (и не раз) иные весьма ученые читатели той самой восточной поэмы XI века, что лежит перед нами.
Прочитав восемь тысяч с лишком двустиший и ни разу не улыбнувшись, некоторые исследователи глубокомысленно морщат лоб и упорно доказывают, что поэма никуда не годится: «Это самая безнравственная поэма в персидской классической литературе!», «Ни одна незамужняя женщина не должна читать этой поэмы!» и тому подобное.
При всей условности аналогий прибегну к ним. Представим себе читателя следующих строк: «Я предлагаю тебе историю знаменитого Дон-Кихота Ламанчского без всяких прикрас и околичностей, а все жители Монтьельской округи и поныне говорят, что такого целомудренного любовника и храброго рыцаря с давних пор не бывало в их краях...» Что бы мы сказали, если б услышали такого рода поток критических замечаний: «Еще один длиннейший средневековый рыцарский роман! Скучновато! Выспренне!»
Или как бы мы взглянули на дотошного исследователя, который стал бы нас уверять, что щедринская летопись «История одного города» «содержит целый ряд хронологических, а равно и филологических неточностей и неувязок». Утешим себя, что ничего подобного ни с Дон-Кихотом, ни с исторической хроникой города Глупова произойти не может. А вот с поэмой «Вис и Рамин» — может и происходит.
Не хотелось бы, чтобы наш читатель попал впросак: «Снова, дескать, очередное «Лейли и Меджнун», опять тысячи терзаний, риторические рассуждения, выспренность и скука!»
Не следует, впрочем, торопиться с выводами!
Сначала, в первых главах поэмы плавно, торжественно, порой π не без выспренности течет изложение событий: пир у царя царей Мубада; его пылкое объяснение в любви царице Шахру и уговор с нею о том, что если у нее родится дочь, то она станет суженой Мубада; клятва Шахру; рождение Вис; ее воспитание.
Впервые чуть-чуть настораживает письмо кормилицы о причудах и капризах Вис:
Здесь бросается в глаза нарочитое снижение стиля, которое, однако, можно расценить как несколько большую живость в изложении. Никакой усмешки автора поэмы мы еще не видим.
Такую же живость изложения замечаем мы и в следующих главах: в сцене свадьбы Вис и прибытия посла Зарда с письмом от царя Мубада. Но пока еще трудно вообразить, что уготовит нам поэт — трагедию любви или комедию нравов.
Кажется, впервые замечаем мы усмешку на устах поэта, прочитав стихи о том, как при виде Зарда растерялась Шахру, нарушившая уговор с Мубадом.
Что и говорить, сравнение царственной особы с ослом не предвещает трагического поворота событий. Кстати, это почтенное животное (не царственная особа, а осел) будет еще не раз упоминаться в дальнейшем и каждый раз своим появлением внесет некоторую фривольность в самые, казалось бы, мрачные ситуации.
Уже в приведенной главе, может быть, именно из-за этого осла, все последующее изложение пространного царского письма, весьма напыщенного и слезливого, вызывает сомнение: всерьез или пародийно воспроизводит поэт послание великого шаханшаха? Но вот только что увязшая, «как в грязи осел»,
Насмешка становится очевиднее. Но почитайте дальше: нежная красавица Вис «отчитывает» посла Зарда такими нецарственными оборотами, что диву даешься и поневоле забываешь о восточной риторике, обильно украшавшей первые главы:
А какие слова подбирает поэт для описания царского гнева? Он пишет, что Мубад