В плодах деревья, как цари земли,
Сады прекрасны, как лицо Лейли.
От маков горы — как топаз, и всюду
В степи трава подобна изумруду.
Как пери, маки украшают нивы,
Фиалки, словно локоны, красивы.
Земля, как рай, ликует с небом вместе,
Весь мир подобен радостной невесте.
Чудесный день горит над ярким садом,
Царица лун — с главою шахов рядом,
А слева — богатырь Виру, а справа —
Шахру, как солнце мира, величава.
Рамин — напротив, брат владыки стран,
А перед ним сидит певец Кусан.
О сладостной любви поет он строки,
И радуется песням двор высокий.
Вельмож обходит чаша круговая,
Сердца и лица счастьем украшая.
В тех звуках, что Кусан из струн извлек,
На Вис и на Рамина был намек.
Кто вдумается в этих слов теченье,
Откроет их сокрытое значенье.
Притча певца Кусана:
«Я дерево увидел на вершине.
Взглянув на ствол, забыл я о кручине!
Оно касалось неба головой
И тенью осеняло мир земной,
Сияло ярче солнца и звезды,
Даруя миру листья и плоды.
Под ним бежал родник, прозрачный, чистый,
И были травы вкруг него душисты,
И расцветали розы и тюльпаны,
Жасмин и гиацинт благоуханный.
У родника, где так трава сладка,
Увидел я гилянского бычка...
Пусть вечно это дерево цветет!
Да будет сень его — как небосвод!
Пусть вечно льется чистый родничок,
И пусть пасется рядом с ним бычок!»
—————
От притчи гнев проснулся властелина.
Вскочил, за горло он схватил Рамина,
Другой рукою вынул меч из ножен,
Сказал: «Ты грешен, грязен и ничтожен!
Мне солнцем и луною поклянись,
Что больше ты не прикоснешься к Вис,
Иначе мной ты будешь обезглавлен
За то, что я тобою обесславлен!»
Но встал Рамин с обличьем вдохновенным,
Поклялся богом и огнем священным:
«Пока душа во мне живет, — клянусь,
Что от возлюбленной не отвернусь.
Вы солнцу молитесь, его сиянью,
А я молюсь подруги обаянью!
Она душой мне стала для того ли,
Чтоб душу я убил по доброй воле?»
Смотрели злобно друг на друга братья,
И на Рамина шах низверг проклятья.
Снять голову его хотел он с плеч,
Орудие любви ему отсечь!
Но ринулся Рамин, рассвирепев,
На шаха, будто на лисицу — лев,
И повалил его на землю вдруг,
И меч у шаха выхватил из рук.
Любовью, возлиянием обильным
Сраженный, сделался Мубад бессильным,
Не понял даже, что с ним сделал брат,
Лежал, тоскою горькою объят...
Нам виден человек со всех сторон
Тогда, когда он пьян или влюблен.
Будь шаху чужды эти два порока,
Он жил бы, голову держа высоко...
Как только утром засиял рассвет,
Узнали все, как мир земной одет:
Любовь, как меч, красна от свежих ран,
А степи золотятся, как шафран.
БЕХГУЙ ПОУЧАЕТ РАМИНА
Жил звездочет великий в Хорасане,
Исполненный и чистоты и знаний.
Бехгуем прозванный за красноречье,
Являл он светлый ум, добросердечье.
Рамина в час урочный, неурочный
Поил он мудрости водой проточной.
Предсказывал ему: «С судьбою сладишь,
Венец наденешь, на престол воссядешь,
Твоих желаний древо расцветет,
Ты станешь господином всех господ!»
Рамин к нему явился утром рано.
Глаза в слезах, в душе — живая рана.
Спросил Бехгуй: «О чем грустишь и тужишь?
Ты почему с веселостью не дружишь?
В грядущем — царь, ты молод и здоров.
Каких еще желаешь ты даров?
Не омрачай себя печальной страстью,
Не поддавайся горю и злосчастью.
Из-за твоих бессмысленных тревог
С тобой немилостивым станет бог.
И жизнь и время длятся для тебя.
Зачем же плачешь, молодость губя?
Пока на то приказа нет господня,
Не вправе мы печалиться сегодня.
Зачем грустить и плакать из-за бед,
Которых-то на самом деле нет?»
Сказал Рамин: «Ты взором ясновидца
Взгляни, — поймешь: звезда моя затмится!
Твое красноречиво изреченье,
Но страшно мне судьбы круговращенье.
Ведь сердце не из камня, не из стали,
Избавиться не может от печали.
Доколе телу моему терпеть?
Доколе сердцу моему скорбеть?