Не знал, что делать, выход где найти,
Куда ни глянь — закрыты все пути.
То говорил: «Сначала в Мерв поеду,
Потом над подлым одержу победу!»
То говорил: «Уехать? Но потом
Покроюсь я позором и стыдом.
Все скажут: «Он сокрылся в Хорасане,
Рамина убоясь на поле брани».
То говорил: «Вступить с Рамином в бой?
Боюсь: наказан буду я судьбой.
Все войско ненависть ко мне питает,
Оно Рамина мне предпочитает.
Он молод, новый и счастливый вождь,
До неба выросла Рамина мощь.
Мою казну похитил младший брат,
Я обнищал, а он теперь богат.
Выходит: деньги я копил, как скряга,
А собирал их для его же блага!
Меня с Рамином помирила мать:
Напрасно стал я женщине внимать!
Послушался я женского совета,
И поделом я получил за это!»
От воинства семь дней скрывался шах.
Казалось, от раздумий он зачах.
Но вот сказал он слово полководца:
«Попробую с Рамином побороться».
В Амуль свои войска повел: как видно,
Он понял, — бегство для него постыдно!
Когда в Амуле ратный стан возник,
То расцвела равнина, как цветник.
Гористой стала степь из-за шатров,
На горы многоцветный лег покров.
МУБАД ГИБНЕТ, НО НЕ НА ВОЙНЕ
Все знанья мира пусть мудрец усвоит, —
Он тайны мира все же не откроет.
Таинственны творения законы,
Людских судеб решенья непреклонны.
Мир — это сон, а мы — как наважденье.
Но долго ли продлится сновиденье?
Превратен этот мир непостоянный,
Живут в нем только призраки, обманы.
Не отличит благого от дурного,
Причуда, выдумка — его основа.
Обманчив он и многолик снаружи,
Но, может быть, внутри гораздо хуже?
Не душу он меняет, а обличье,
К нам вечно проявляя безразличье.
Его, чей караван всегда в пути,
Ты караван-сараем не сочти!
Он действует, то жалкий, то порочный,
Но все его деяния — непрочны.
На лучника походит он порой,
Бессильного пред собственной стрелой.
То в темноте натягивает лук,
То выпускает он стрелу из рук,
Но сам не знает, где стрела застрянет,
Где прянет и кого смертельно ранит.
Судьба-старуха нам милей красотки:
Ведь было сто мужей у сумасбродки!
Богатств ее мы алчем каждый раз,
Но нет ни нас и ни богатств у нас!
Проводят дни в пирах и шах и войско,
Но превратятся в прах и шах и войско!
В начале дня ты выйдешь на тропу,
Увидишь сверстников своих толпу,
Но лишь погаснет солнца луч усталый,
Увидишь — вы остались горсткой малой.
Об этом размышлял я каждодневно,
От размышлений мучаясь душевно.
Как мог я знать, что мне судьба подстроит,
Какую яму мне злосчастье роет!..
Смотри же: людям и добро и зло
Мубада царствованье принесло,
Но кончилось и шаха самовластье,
И он погиб в позоре и в несчастье.
К исходу дня в Амуль привел он рать
И с витязями начал пировать.
Он знати много дал одежд, рубинов,
Казною одарил простолюдинов.
Он пьянствовал, веселый, на пиру, —
Смотри же, что с ним стало поутру!
Властитель восседал с богатырями, —
Вдруг страшный шум пронесся над шатрами.
Оттуда, где темнели тростники,
А может быть, со стороны реки, —
Могуч, как слон, и гневом обуян,
Внезапно злобный выбежал кабан.
К нему помчались воины и слуги,
Но кто погиб, а кто бежал в испуге.
Метаться начал зверь, услышав крики,
Он устремился вдруг к шатру владыки.
Но вышел шах, спокойствие храня,
И быстро сел на белого коня,
Помчался с оперенною стрелою, —
Кто б ныне запятнал его хулою?
Как лев, он ринулся на кабана,
И прянула стрела, остра, черна,
Но промахнулась, а противник дикий —
Кабан — взметнулся к скакуну владыки,
Коня одним ударом поборол,
Ему клыками брюхо пропорол.
Свалился белый конь с Мубадом вместе:
Луна и свод небес — добыча мести!
Хотел подняться повелитель стран,
Но тут клыки вонзил в него кабан
И распорол все сердце до утробы, —
И место для любви, и место злобы!
В душе царя огонь любви погас, —
И ненависть погасла в тот же час.