3 Бурундук, его звали Зиленчик, был по профессии геронтологом, проще сказать, посвятил жизнь теориям, объясняющим широко известный процесс, поражающий всех без исключения живых существ. Он исследовал старение. К этому его побуждал постоянный страх перед неизбежной смертью: он искал любые способы и лазейки, чтобы отодвинуть неприятное событие. Эгоистическое чувство, насыщенное подлинной страстью, принесло свои плоды - Зиленчик собрал в необъятных книгах все, что когда-либо говорилось о старости и смерти, не упустив ни одну из теорий: он не мог позволить истине улизнуть по малоприметной тропинке, обложил ее со всех сторон. Всегда один - он избегал нервных потрясений, всегда молчалив, ненавязчив по отношению к начальству, он ничего не имел своего, кроме заросшей рыжей шерстью головы и простого карандаша, который в случае надобности обгрызал зубами. Весь в теориях, он жил в Институте незаметно и бедно, но беспечально, лет двадцать, и жил бы так с удовольствием дальше, если б не предательский случай. Хотя, как сказать, может, случайным счастьем были именно эти десятилетия, а конец покоя закономерностью?.. Теперь он жаждал высказаться, оправдаться, все объяснить - и нашел благодарного слушателя. Марку хотелось знать все, что происходило в его новом доме. Свое жилье он считал убежищем, а дом непременно должен быть здесь. - Странно, мне досконально описали путь наверх, и ни слова об этом... явлении... Когда это случилось? - Кажется, всегда... - рассеянно ответил геронтолог, и, спохватившись, добавил: - На прошлой неделе, что ли... Впрочем, не знаю, словно вечность утекла. А до этого здесь было неплохо... 4 Действительно, задумано было на славу - проект английский, мебель финская, приборы японские и американские... а у порога кубышечка Руфина, начальница отдела кадров. Она появлялась в критические минуты, когда ученый, пытаясь прошмыгнуть в Институт, делал вид, что вовсе не опаздывает, складывала губы сердечком и жеманно здоровалась; это означало, что опоздавшего ждут крупные неприятности... Второй по значению женщиной считалась Агриппина, она когда-то была завхозом, а стала заместителем директора по общим вопросам. Агриппина была в два раза выше Руфины и в три толще, что кажется невозможным, пока не увидишь их вместе. Несмотря на разные размеры, они были подругами, говорили одинаковыми тихими и тонкими голосами, и вокруг них постоянно возникали водовороты сотрудников. Руфина отвечала перед Глебом за то, чтобы каждый сотрудник знал свое место, Агриппина за все остальное имущество. Но была и третья дама.
Она располагалась в комнате с красивым окном на лес и поляны. О существовании комнаты за кабинетом академика знали многие, но упоминать ее считалось неприличным. Приходя оттуда, сотрудники говорили - "вызывал инспектор..." и все понимали, откуда они идут. Там сидела широкобедрая и голубоглазая Оленька, последняя любовь Глеба, и вершила всю дальнобойную политику Института. Из комнаты вела лестница вниз, у черного хода ждал лимузин академика. Иногда Оленька уставала от руководства, призывала к себе молодых и перспективных сотрудников, и говорила им печально: - Ах, как трудно нынче стало управлять Институтом... 5 - А как же Глеб? - захотел узнать Марк, - разве не он управляет? Оказывается, путешествуя по заграницам и неся свет науки в развивающиеся страны, Глеб редко бывал дома. И только благодаря Оленьке и двум другим, преданным директору женщинам, жизнь текла размеренно, люди работали, не замечая дня и ночи, окна пылали, телефоны трезвонили... Директор появлялся неожиданно и с блеском. В вестибюль вбегали два молодца, метали на пол ковер, красный с золотом, спешили дальше, метали второй сверток на лестницу... И сразу за ними стремительным шагом, засунув руки в карманы лилового манто, раскланиваясь и улыбаясь, шел рослый худощавый мужчина с лихими усами какого-нибудь испанца, или итальянца... Опять! Чтобы больше не возвращаться к постылой теме, повторяю: Глеб не был евреем, и если кому-то кажется, то - нет! Все, кому следовало, знали... и так далее. Глеб другой, он не Марк, не Зиленчик, он свой. Уезжал академик, и в центральном изысканной буфете собирались три его дамы, летали между ними официантки, все снова шло своим чередом.
6 Как мог обрушиться такой прочный, годами установленный порядок, погаснуть ночные окна, замолчать телефоны?.. какую роль здесь мог сыграть неприметный никому ученый, далекий от политики? Марк не может понять. Он вообще историю не понимает: она удивительно ловко трактует то, что было - сегодня так, завтра наоборот... В химии так не бывает, и даже в биологии крайне редко. Он и семейную-то историю не знал, кто дед, кто прадед, и события своего несложного прошлого путал и перевирал в угоду минутному настроению: ему казалось, что в прошлом был только мрак или полумрак, а все лучшее происходит сейчас, и в будущем станет еще прекрасней, и светлей... История, будь то жизнь целого народа или отдельный случай, вообще ведет себя странно - то никакими силами не сдвинешь с места, то наоборот, наступает момент, когда важно каждое слово, взгляд, жест... Долгие годы Зиленчик оставался незаметной для академика фигурой, пока на каком-то важном заседании Глеб не высказался таким образом, что пути этих разных людей пересеклись. Он и раньше выступал с подобными речами, и ничего в судьбе геронтолога от этого не менялось, а теперь словно шестеренки зацепились. В то время была модной теория программированной смерти. В ее основе лежало убеждение, что в каждом живом организме имеется особый выключатель с часовым механизмом, постоянно тикающий, готовый по собственному сигналу спустить с цепи страшные силы уничтожения; смерть, таким образом, оказывалась не только неизбежной, с чем, скрепя сердце, приходится смириться, но и назначенной на такой-то день и час, а это уж слишком! По причине своего крайнего жизнелюбия Глеб эту теорию презирал. Она вызывала в нем бешеную злобу, что естественно для сильной биологической особи, выжившей в сложных обстоятельствах... После доклада, в котором он зловредную лженауку в очередной раз закопал и на могилу плюнул, ему рассказали, что в его собственном Институте трудится ученый, который с ним согласен уже много лет. Действительно, то был редкий случай, когда Зиленчик не просто дрейфовал в море фактов под напором изменчивого ветра теорий - он был определенно против! Как мог он допустить, чтобы в его любимом пухлом тельце гнездилась такая гадость, мина замедленного действия!.. Так эти двое, один от большого жизнелюбия, другой от ужаса перед запланированным исходом, встретились и встали рядом. 7 Людям неопытным, как наш юноша, трудно поверить, что личные симпатии и пристрастия ученого играют столь важную роль. А вот и да! Даже высокого полета спецы одни факты презирают, а другие никогда не забывают приводить в защиту своих теорий. Просто наиболее талантливые по наитию симпатизируют истине, которую чувствуют под нагромождениями любых фактов... Но это между прочим, главное, что между академиком и ученым возникла горячая симпатия. В результате дружбы Глеб промчался по всему миру с оглушительным успехом, с глубочайшим докладом, а много лет не имевший пристанища Зиленчик получает каморку на первом этаже, недалеко от бухгалтерии. Теперь его просьбы легко доходят до руководящих комнат. Зиленчик счастлив, он не кривя душой оказался в фаворитах, случай немыслимый в иные времена, когда пусть совпадающее мнение, но высказанное с излишней самонадеянностью, могло оказаться роковым. - Чем же до этого занимался Глеб?.. - Марку казалось, что академик всегда решал мировые проблемы. И, конечно, с позиций физики. Он представил себе картинно подбоченившегося красавца, подкручивающего ус - "я, как физик..." - Вы правы, он всегда занимался одним и тем же - плыл по течению, со вздохом сказал Зиленчик, - а я не сумел, только попробовал, и сразу нахлебался. Нельзя быть фаворитом безнаказанно. А смерть глупо программировать. У нее столько поводов, причин, и способов по каждому поводу высказаться, что ей особые приказы не нужны. Недолго я радовался... Да, счастье единомыслия оказалось эфемерным - в один из приездов, глубокой ночью академика хватил удар. Оленька, случайно оказавшаяся на месте, в панике призвала шофера, дежурившего у черного хода. Чтобы не было кривотолков, они кое-как одели негнущееся тело, спустили в лимузин, примчали к дому, дотащили до квартиры, и тогда уж вызвали врачей... Глеб остался жить, прикованный к постели и потерявший дар речи. Вот так в один момент происходит поворот истории, а за ним шлейфом тянутся последствия. - Когда это было? - в очередной раз спросил юноша. - Года два, или три тому... я думаю... Все смешалось, смутное время, - вздохнул Зиленчик. - И что же было дальше? - спросил Марк. Хронология все больше беспокоила его. Он, конечно, заметил и другие следы разрухи и запустения на этаже, но принял их за обычный беспорядок, к которому уже привык за несколько дней. Но теперь он ничего не понимал. При чем эта нелепая история, какую роль в ней может играть почтенная теория старения? и как это все связано с зияющей очевидностью - провалом в центре могучего здания? Так что же дальше? 8 А дальше на смену просвещенной монархии пришел полный произвол. Буквально на второй день после директорского паралича появился этот малый, принесший геронтологу столько бед: в царственных покоях возник двухметрового роста детина по кличке "Лев". Конечно, он не из воздуха сгустился, давно мелькал по этажам, все приближаясь к приемной академика. Он путался под ногами годами, верный ученик, помощник... торчал за спиной, дышал в шею, и, наконец, почувствовал - настало время! - У вас есть ученики? - обратился Зиленчик к Марку, не заметив вопиющей молодости собеседника. - Откуда? - Марк был ошарашен, он сам только что был учеником, и мечтал снова им стать, только бы нашелся подходящий учитель. - Так вот, берегитесь, особенно прилежных и верных, которые идут по стопам. Этим обязательно нужно вытолкнуть вас, чтобы продолжить дело. Самозванец, верзила с лицом грубым и щетинистым, волосами длинными и сальными, падающими на модный пиджак, был отвратителен и страшен. Однако, сын трудного времени, выросший в детском доме, он, при всей наглости, был не слишком уверен в себе. К тому же, хитер, но недалек, путал астрологию, неимоверно модную в те годы, с почтенными науками, вот что значит без широкого кругозора провинциал! Он искал поддержку, и, естественно, обратился к нижним привилегированным этажам. И сразу натолкнулся на известного геронтолога, обласканного Глебом за проницательность. Вот кто мне нужен! - все знает о старости и смерти, и, конечно, даст прогноз на будущее академика. От этого зависела тактика проходимца, он не хотел портить отношений с академией. Глеб тем временем мычал и писал в простыни. И вот самозванец, вызвав нежного бурундучка, в обычной своей грубой манере требует прогноза - выложи ему на стол карты академика, сколько осталось старику, исходя из последнего всхлипа науки... Тщетно пытается геронтолог убедить властительного невежду в том, что если и существует запрограммированный выключатель - а он, Зиленчик, с этим не согласен... если что-то и есть - хотя он против! - то все равно дело это сугубо тайное, молекулярное и личное, для науки пока непроницаемое. Никаких предсказаний! Наша судьба не подчинена злой преднамеренности, а просто устает, с годами изнашивается охраняющая жизнь сила, VIS VITALIS, известная каждому студенту. Этим и пользуется вездесущий дьявол - Случай! Угрозы посыпались на обширную плешь геронтолога, и он недолго продержался. Запинающимся голосом Зиленчик посулил Глебу скорый и безболезненный конец. - Это дело другое, - удовлетворенно сказал Лев. Научный прогноз стал последней каплей, клюнувшей в макушку негодяя. Он склонился к решительным действиям. - Вы упомянули о Жизненной Силе. Знаю, читал... но не думал, что так далеко продвинулись... - вопросительным голосом заметил Марк. - Продвинулись?... - пожал плечами теоретик. - Не решены еще главные вопросы. ЧТО является источником силы - структура, химия... Это первое. ГДЕ расположен - второй вопрос. Две основные точки зрения возглавляют Штейн и Шульц. Первый утверждает, что сила возникает в нас естественным образом, из молекул. Второй уверен, что причина в космическом поле сверхъестественного происхождения. Меня же волнует простой вопрос далекий от метафизики и мистики - почему истощается Сила? Самый трагический аспект! - Может, и не самый... Того и гляди, жизнь вообще запретят, подумал Марк, вспомнив про локальный фикус. Но спорить не стал. Так что же, все-таки, было дальше? 9 Теперь события замелькали как в калейдоскопе. Лев был человеком, скорым на решения, мог за одну ночь разогнать десяток лабораторий и создать двадцать новых, он интересовался только жизнью, а смерть его не волновала. Тонкий предатель, изысканный жизнелюбец, Глеб казался ему замшелым отростком прошедшего времени; его, как больной зуб, следовало выделить из почвы, чтобы не мешал цвести новым веяниям. Лев взглянул хозяйским глазом, и увидел, что в тихой вотчине академика все прогнило и устарело, скучно и вяло. Люди какие-то странные, ходят и шатаются, в мечтах и теориях, а рядом страшенный беспорядок, оборудование в невообразимом состоянии: окноскопы американских конструкций прошлого века, стенофоны самые современные... но все без исключения разобраны на части... Зато мраковизоры все до единого налицо... но подключают их к научно-популярной программе местной телесети, чтобы академик, обожающий большие экраны, мог каждый день узнавать новое... Не-е-т, Лев понял, с таким багажом в академики не выбиться; выскочка, провинциальный кандидатишко, он должен отличиться. Он просиживает дни и ночи в академии, ищет подходы и доступы, щупает двери, пробирается подвалами, черными кошачьими ходами лезет вверх, не жалея сил и одежды... И вот ему повезло - он притаскивает в Институт махину ростом в трехэтажное здание, пробивает все этажи от подвала до крыши, закладывает новый фундамент, гранитный, и махина воцаряется в Институте. Это был новый электронно-ядерный хроновизор, подаренный академии миллиардером и филантропом Рувимом Соркиным. Когда прибор работал, зарево поднималось над лесом, птицы улетали и не возвращались до следующего лета, а потом и вовсе прекратили прилетать... земля сотрясалась на много верст в округе. Лев торжествовал, хроновизор раскатисто гудел, приезжали академики, качали головами, и что-то Льву уже обещали. - Какой же теории придерживался Лев? - Он практик... - подумав, ответил Зиленчик. -Экспериментатор: его интересует собственное долголетие. 10 Все шло отлично у Льва, и вдруг... В один страшный для победителей и счастливый для немногих верных Глебу сотрудников день... С шумом распахнулись двери, на пороге стоял Глеб, элегантный и красивый, как всегда, и кричал звонким голосом: - А подать мне этого негодяя! Льва выволокли из кабинета и бросили к ногам академика. Тот не стал пинать проходимца, велел завернуть в ковровую дорожку и вынести черным ходом. Глеб вернулся к Оленьке. Оказывается, он все подстроил сам - ничуть не болел, а притворялся, и все для того, чтобы подловить этого негодяя, который давно покушался на кабинет, а заодно и на Оленьку... а также узнать, кто ему друг, а кто враг. - Ну, и что?.. Напоминает скверное представление, - думал юноша. Он терпеть не мог театр и любое лицедейство отвергал с брезгливостью. Повествования, насыщенные мелочами, пусть жизненными, его не волновали, он скучал, пока не добирался до внутренних пружин и спусковых крючков. И вот, наконец! Тот штрих, который все ставил на места. Глеб не был бы Глебом, если б не проявил великодушие, не сделал крупный жест: - Пусть убирается с хроновизором в придачу, - заявил он во всеуслышание. И гигантский агрегат решено было выкорчевать п