Марк, бормоча слова благодарности, пошел за стариком по сырой бугристой почве, поднимая вороха листьев. Прошли рощицу темных тревожно шумящих берез, остановились у края. Овраг, за ним угадывались очертания домов. - Поверху короче, но трудней.
Что тут трудного, подумал Марк, увидев темную полоску мостика, висящего над оврагом. В глубине переливалась вода, время от времени раздавался кошачий вой и призывное мяуканье, овраг жил полнокровной жизнью... Они шли по длинным прогибающимся доскам. - Здесь небольшое препятствие... - Старик обернулся, лицо казалось бледным пятном. - Я Аркадий Львович, лучше - Аркадий.
Вспыхнули сложенные вместе несколько спичек, осветили широкую щель: досок не было, только узкие, в стопу шириной, железные полоски, основа шаткой конструкции. - Держитесь за перила, и вперед! - Каждый день ходят, и досочку не положить... - подумал Марк. Словно угадав его мысли, Аркадий вздохнул: - Каждый день по доске... тащу, кладу, а к вечеру исчезает.
И кратко, но энергично высказался, что по его мнению следует сделать с подобными людьми. Марк удивился - люди ставили столь небольшое имущество выше собственной безопасности. Действия же, которые предлагал Аркадий, показались ему чрезмерными, и неприличными. Странно, ведь по многим признакам интеллигент - одет плохо, много знает, не обращает внимания на внешнюю сторону жизни...
Сквозь кусты на том краю просачивался слабый свет - юная луна узким серпиком прорезала листву. Они сделали пять или шесть шагов и вышли к другому краю. Закричала разбуженная птица, за ней хором загомонили другие, заметались тени. - Вороны... - заметил Аркадий, - люблю этих птиц. - Что в них интересного, - подумал Марк, - летают просто, давно изученное явление.
Вошли в темный подъезд. - Шесть ступенек, дальше по десяти.
Аркадий не стал тратить спичек, сверху распространялось слабое сияние. Марк поднял голову и увидел тот же стыдливый голубой серпик. "А крыша?.." - мелькнуло у него. Пройдя два пролета, уткнулись в дверь, щелкнул замок, открылась черная щель, резко пахнуло то ли ацетоном, то ли хлороформом. "Проходите" - и медленно разгорелся тусклый малиновый свет. 11
Марк сразу понял, как много для него сделал старик. Перед ним было жилье одинокого человека, устроившего домашнюю жизнь по своим законам, такие неохотно пускают к себе, одиночество ценят и защищают. Все было сделано руками хозяина или настолько преобразовано, что могло служить только ему. Очутись ненароком в этом логове посторонний, один, он и света зажечь бы не сумел, и воды вскипятить, и, наверное, умер бы от жажды в темноте. На самом же деле все было устроено удобно и разумно.
В кухне стоял крошечный столик, на нем умещалась пара тарелок, но больше и не нужно было. Сверху на длинный стержнях спускалась полочка, на ней стоял до предела обнаженный кинескоп телевизора, рядом лежали вывороченные внутренности прибора и отвертка для регулирования. Экран смотрел в лицо человеку, сидящему за столом, чтобы мог он, не отрываясь от еды, наблюдать события и по своему смотрению вытягивать и укорачивать лица и тела. Множество источников света притаилось в разных углах - крошечные, направленные именно на то дело, которым здесь привык заниматься хозяин. Зато общего бесцельного освещения не было - вытеснил кинескоп. К балконной двери прислонился мешок с картошкой, рядом пятилитровая бутыль с растительным маслом. Столетний буфет, заваленный старыми журналами, занимал всю стену. Среди периодики Марк заметил высоко ценимые номера "Нового мира" времен первой оттепели, из чего сделал вывод, что хозяин, несмотря на подчеркнуто пренебрежительное отношение к политике, в свое время следил, читал. Несколько раз в жизни все мы кидались читать, смотреть, слушать, но проходило, Осталась лишь память о лихорадочных ночных бдениях - "ты читал? - вот это да!" и пыльные корешки. Зато теперь снова все ясно, обожаю ясность, она позволяет вернуться к себе.
И сидеть здесь можно было в каждом углу - где старое кресло, где стул с рваной обивкой - вот здесь он ест, читает... а вот там завязывает шнурки; ему надоел и шершавый хлопок, и скользкий капрон - повеситься, пожалуйста, но не держит узлы - и он перешел на тонкую проволоку в красной и синей оплетке, зимой продевал во все дырочки, летом в нижние, чтобы не парилась нога... А вот и скамеечка, чтобы взгромоздиться на буфет, достать приборы, которые пылились под потолком...
Старик любил порядок и презирал грязь - не замечал ее. Люди делятся на два непримиримых лагеря - одни за чистоту, другие за порядок; говорят, есть гении, сочетающие и то и другое - не знаю, не уверен. 12 - Будем ужинать.
Старик копошился у плиты. Марк не возражал, день был голодный. Ужин оказался неожиданно роскошным - жареная картошка и полбанки сельди иваси в собственном соку. По-братски поделили корочку хлеба, потом блаженно пили чай, смотрели в окно. - Это вам не город, вечером выйдешь - никого, поля...
Перешли в комнату, и там оказалась тоже интересная жизнь, которую Марк мог бы предвидеть, приглядись внимательней к одежде старика. Оборудование сапожной мастерской, и пошивочной... По стенам самодельные полки, прогибающиеся под тяжестью книг. Марк глянул сплошь наука! Кое-где книги, не выдержав давки, перебирались на пол, на журнальный столик с двумя ножками, вместо третьей - стопка кирпичей, на диванчик с продавленным ложем...
Было тесно, душно, пахло машинным маслом и еще чем-то родным. Химией! Марку все это понравилось, он мог спать где угодно - в лабораториях, сараях, недостроенных домах, в общежитии - на полу, в спортивном зале - на засаленном мате, в колхозе - на охапке сена... везде, везде...
Старик сбросил книги с диванчика - " вот вам место", вытащил из угла старый плед, но в нем не было необходимости, гость не собирался раздеваться. Спать не раздеваясь ему приходилось так часто, что стало привычкой. Он ничуть не удивился, что нет простыней, наволочки и прочего - зачем? Ему было хорошо здесь. Тут же стояли стул, стол...
Я мог бы описать это логово обстоятельней, но думаю, что совершу бестактность. Старику неприятен чужой взгляд, и потому опускаю многие детали жизни пожилого и неряшливого человека. Закрытые двери надо уважать, и в жизни, и в прозе. Но вот то, что за этой тесной комнатой была вторая, я должен упомянуть. Марк тоже заметил узкую дверь; похоже, раньше здесь была одна большая комната, а стало две... Старик присел, задумался. Марк на диванчике, они молчат.
Он так живет, потому что понял - не будет дарового супа, подумал Марк. Еще в Университете, когда юноша дневал и ночевал на кафедре биохимии, продираясь к своим молекулам, он так представлял себе счастье: бесплатный комбинезон и миска супа каждый день. И любимое дело без всяких ограничений. - Почему дыра в крыше? - спросил Марк, вспомнив голубой лик в лестничном пролете. - Переделки... - Аркадий ухмыльнулся, - надстраиваем этажи на старый фундамент, говорят, дешевле. - А Глеб здесь?
Аркадий опять ухмыльнулся: - Здесь, здесь... - как ребенка, успокоил он Марка, - спите.
И, тяжело поднявшись, вошел в узкую дверь, потом высунул голову: - Дверь захлопните, я уйду рано.
Марк осторожно лег на диванчик, ноги в ботинках положил на возвышенность, ограничивающую ложе, вытянулся, вслушался. Поразительная тишина в этом доме, в городе, только птица иногда вскрикнет спросонья, да в стене зашуршит мышь. Почему Аркадий усмехнулся, когда я спросил о Глебе? Кто он сам в науке, я не слышал о таком... Совсем не важный, не чопорный... нервный какой-то... Может, все такие ученые в России? Живет в нищете... Он хотел обдумать свой завтрашний день, как обычно делал, он всегда с нетерпением и радостью думал о будущем дне... но усталость подкатила, и он заснул, так и не сняв ботинок, не погасив свет, и тут же увидел, что идет по полю, на плече несет мешок картошки, и думает - теперь никаких проблем, и комбинезон на мне, хорошо...
BACK CONTENT №3 Продолжение текста
АЯ 1
Утром разбудили его вороны, оглушительно заорали, будто обнаружили пропажу. Потом успокоились, а он долго вспоминал, как здесь оказался. Наконец, вспомнил все сразу, тут же сполз с диванчика, прокрался в глубину комнаты, осторожно постучал, чтобы убедиться - хозяина нет, и приоткрыл легкую дверь. Оттуда выступила густая плотная темнота. Он пошарил по стене справа, слева выключателя не было. Тем временем глаза привыкли, и у противоположной стены он увидел вытяжной шкаф, настоящий, только старенький, теперь таких не делали. В нем должен быть свет, решил он, и шагнул в комнату. Выключатель, действительно, нашелся, осветилось стекло и выщербленный кафель с желтыми крапинками от кислот. Здесь работали! У стены стоял небольшой химический стол с подводкой воды и газа, все, как полагается, над столом раздвижная лампа, под ней лист фильтровальной бумаги, на нем штатив с пробирками...
Марк оглянулся - у другой стены топчан, покрытый одеялом с вылезающими из прорех комьями ваты; на продранном ситце как цыпленок табака распласталась книга. "Портрет Дориана Грея"?.. Он почувствовал неловкость - вторгался! Сколько раз ему говорили дома не смей, видишь, вся наша жизнь результат вторжения... Но это же лаборатория... - пытался оправдаться он, попятился - и обмер.
Рядом с топчаном стоял прибор, по размеру с прикроватный столик, имущество студенческих общежитий. Это был очень даже современный магнито-оптический резонатор! Такой Марк видел только на обложках зарубежных журналов... Он стоял перед резонатором, забыв опустить ногу, как охотничий пес в стойке. Наконец, пришел в себя и стал размышлять - о доме с дырявой крышей, не стоит и ручки этого чуда, и фундамент прибору нужен особый, вколоченный в скалистое основание, в гранит... Не может быть!.. Но мерцала сигнальная лампочка, щегольский неон, и бок этого чуда был еще живой, теплый - ночью работали. Он осторожно, как по заминированной местности, прокрался к двери. Было тихо, только иногда мягко падала капля из невидимого крана, да что-то потрескивало в углу. Хорошо... 2