Глава четвертая
1 Город обезлюдел, опустел, то ли отпуска, то ли разъехались понемногу главные лица?.. А Марк все сидел в напряженной неподвижности, пил по вечерам терпкое алжирское вино, которого в то время было - завались, и ничего знать не хотел. Время от времени гены активности били в нем тревогу, но постепенно нетерпение уступало место глухому покою. Два чувства спорили в нем - то ему казалось, что все уже когда-то было, то был уверен, что впервые... Он видел листья на мокром асфальте - как тогда, в начале?.. Но почему с такой терпкой горечью, какой раньше никогда не знал?.. Чернота земли, рисунки стволов и веток... - видел всегда, но чтобы так резко, четко?.. - не было!.. Особый холодок неустроенности, неустойчивости, как будто стоишь на большой высоте, перед обрывом... И раньше знал это чувство, любил, но всегда отвлечен "главным", как считал, а теперь - только это!..
И все успокоилось в одно утро снегом - лег и не растаял. Темнота сгустилась, удлинились тени, и без того длинные... "Мы вступили в пору, когда трудней всего жить... - сказал бы Аркадий. - Это безнадежность..." Марку теперь безнадежность казалась передышкой, той самой паузой, которую ему следует держать, по заключению того же Аркадия, не так ли? К тому же он заболел тяжелой ангиной, бороться ему совсем расхотелось. - Посмотрела бы на тебя мать... - он вяло говорил себе, и чувствовал, что ему все равно. Лежал днями без еды, смотрел на стены, избегал глотать из-за резкой боли, охватившей горло кольцом.
Однажды утром, когда он, встав после нескольких дней полузабытья, варил себе овсянку, дверь распахнулась и вошла Фаина. Села посреди комнаты, оглядела углы, в которых валялись книги, записи, продукты, на подоконнике синий чайник с глубокой вмятиной... Она никогда не была у него, но не удивилась порядку жизни. - Собирайся, пошли ко мне, - она сказала это удивительно мягко и просительно. Но он все равно взбунтовался: - Нет! Зачем? К тому же я болен, поговорим после. - Подумай. Так жить нельзя! Займись делом - любым! И, встав, решительно вышла, плотно прикрыв дверь; на лестнице прозвучали четкие щелчки ее каблуков. Несмотря на вес, она ходила на шпильках.
- А ведь она старше тебя - на десять, пятнадцать?.. Ишь, ты, ничего не делаю! Может, я думаю... Это не мысли, а болото. Надо, действительно, взяться всерьез... - в сотый раз он сказал себе, посмотрев в угол, где пылилась рукопись. - Но поднять такую махину... С детских лет... Разобраться, разложить по полочкам... С поражением он смирился, его ставило в тупик другое - все произошло незаметно, легкомысленно - подспудно, чуть ли не случайно!.. "Найти весомые причины всему! Доказать, что я не раб стихии Случая!.." Тогда он успокоится...- "Но какая огромная должна быть книга! - он ужаснулся, - следует ведь добраться до самого мелкого внутреннего движения, может, в нем и гнездится причина моего переворота?.." Трудности ремесла его не останавливали - невежество начинающего помогало. Про стиль он не знал ничего, только вычитал где-то, что должен быть прозрачным, как оконное стекло - не мешать. Он не собирается рассусоливать, строить крепости и башни в романтическом стиле! Но сразу начинались сложности. "Мать следует реабилитировать!" Он помнил ее слезы восторга, когда торжествовала справедливость, негодяй повержен, кто-то кому-то спешит на помощь...