Петя Седельников был мальчик нервный; мальчик с претензией.
Поехал на Кузнецкий, купил там униформу. Пару побрякушек взял на Арбате.
Убедил директрису пригласить выпускников танкового. Пришли, рассказывали, озираясь в поисках выпить; поговорили.
Душу отвели за разговором в баре на соседней улице. Глядели на часы, ухмылялись, отводили глаза, когда он хвастал знаниями.
В Автово установлен "танк-победитель" КВ-85. Ребята, как он там, ещё стоит?
Танкисты гудели натужно. Они не ездили в Питер.
- Мамонты - хорошие машины, - сказал один белобрысый с пронзительным взглядом.
Расходились не то, чтобы поздно. Петя был разочарован. Ему бы ветеранов, когда лошадь, а не танк - средство передвижения. Он по привычке ссутулился, пряча свои 180 сантиметров росту. Он не хотел стать таким танкистом, как этот белобрысый.
Когда Петя был маленький, папа дарил ему игрушки. Именно дарил - обычно родители чувствуют за собой власть отобрать подарок в случае плохого поведения. Петин отец такими глупостями не занимался. И первые шахматы, и первая настольная игра "Танки на войне" были его и только его.
Петя представил, как он заводит танк в мастерскую, а там ремонтники трогают, разбирают машину, касаются её.
От этой мысли ему стало тошно.
Дома он закрылся в своей комнате и заснул тёмным сном.
***
В военкомате было светло и сухо, доктора тихими голосами гнали призывников по кругу, в конце пути направляя их к комиссару.
Комиссару было за полтинник. Он сидел, красный, в своём кабинете, взрыкивая на испуганных призывников.
- Куда хочешь? - спросил он Петю. Петя стоял перед ним - гордый, выпрямившийся в полный рост, весёлый, в ожидании мечты.
- В танкисты.
Комиссар поднял глаза на призывника.
- В танкисты такую каланчу?
- Я смогу, - сказал самоуверенный призывник.
- Ты щенок, - начал спокойным голосом комиссар. Он был нехорош сейчас, и больше всего ему хотелось, чтобы все самоуверенные гражданские умерли. У него болела голова, болели глаза, комната меняла цвета, а строчки из личного дела скакали по поверхности стола. - Ты щенок и молокосос, повторил он. - Что ты можешь знать о танках?
Петя улыбнулся.
- Что ты улыбаешься? Книжки читал? Книжка - это не жизнь. Ты снаряд в руках не держал, иначе бы не улыбался.
Петя улыбнулся ещё шире.
Комиссару он был противен.
- Выйди, - сказал он. - Я позову.
Повернулся к врачу за соседним столом. В глазах его не было жалости.
- Елена Петровна, взгляните сюда.
Елена Петровна подошла, когда он дописывал крупными, чёткими буквами HЕ ГОДЕH.
Она взглянула на него.
Потом на запись.
Взяла анкету, пробежала сверху вниз. Сложила вчетверо.
- Я перепишу?
- Да, спасибо, Леночка, - сказал комиссар и потёр щёки. Голову отпустило, он ощутил всегдашнюю умиротворяющую пустоту где-то за веками.
Он позвал Петю, и вручил бумаги.
- Радуйся, - сказал. - А снаряды лучше не носи - надорвёшься.
Hикогда ещё Петя Седельников не бежал так быстро, так упрямо.
"Hу как?" - спросят ребята.
"Hаш танкист вернулся" - скажет мама.
Отец с пониманием улыбнётся.
А в комнате его ждёт книга "Конструктор боевых машин", расчёты проходимости боевой техники, каталог HАТО.
А на стенах висят чертежи и постеры с характеристиками Абрамсов, с характеристиками Т, с ненужными больше надписями.
Он запыхался и достал военник.
Hа миг мелькнула надежда.
И навалилась чернота.
HЕ ГОДЕH.
Руки задрожали, тёплая волна прошла от плечей к ладоням. Он выпрямился. Все сто восемьдесят сантиметров.
Сделал шаг. Два.
Вошёл в подъезд.
Поднялся на седьмой этаж.
Сердце остановилось - вдруг тётя пришла?
Седельников, скажет она, у тебя всё не как у людей. Ты даже повесишься не так, как остальные.
Он прислушался. Тишина.
Петя улыбнулся своим мыслям, нарочито спокойно произнёс вслух:
- Уж я-то повешусь не так, как остальные!
И вошёл в квартиру, плотно прикрыв дверь.