Видимо, по этой же причине, Спарка и семерку побратимов сразу за отбытием Рикарда, перевели в Морскую Школу. На далекий-далекий южный край Леса. Туда, где вырос Великий Скорастадир; туда, где Лес встречается с Хрустальным Морем. Тоже своего рода ссылка, хоть и без охраны. Спарк было заикнулся: дескать, не захотим ехать, что тогда? Наставник Хартли улыбнулся грустно и ответил: «Ты можешь одну только вещь выбрать. Либо учишься у меня, либо нет. Учишься — делай, что сказано. Доверяй учителю». Проводник прямо кожей почувствовал, как захлопнулась позади незримая, непроходимая дверь судьбы. Ехать! Он все же хотел стать Опоясанным… а для чего хотел, кроме обычных выгод; что ожидал от Пояса для своего сердца, проводник пока не решил и сам.
И вот сегодня, улыбаясь хорошему дню, Спарк тянул весло: не руками, а спиной, как положено хорошему гребцу. Слушал Майса: даром, что ли, тот бегал за новостями на октаго пути к северу. Что должны были знать все, викинг давно рассказал. Теперь сидел на лавке и вполголоса делился известиями с северо-восточной окраины, важными только для Братства.
— …На заимку ходили. Наши там уже хутор выстроили. Медведей подрядили пахать, представь зрелище! — ученик Лотана хмыкнул и потеребил косичку в бороде. Проводил взглядом береговые утесы, среди них приметный: высокий, гладкий. Местные так и называли: Точеный.
— Шен женился… — Майс помотал головой:
— Вот на кого бы не подумал. А ты что же? Не надоело по портовым шлюхам мотаться? Или у тебя за всю жизнь только одна девушка и была?
Теперь молчание длилось долго. Точеный утес полностью вышел из-за плеча, проплывал к корме. Спарк не пытался обернуться вперед, по ходу ладьи. Рано или поздно Красные Ворота все равно будут видны. Ответил между выдохами:
— Из тех… кого помню. Была… еще одна. Ирку вспоминал. Недавно. Бледное воспоминание. Сам удивлен. Эту вовсе… Не помню. Лицо… немного. Не имя.
Тут кормщик вытянул руку, забасил:
— Черные греби, синие табань! — и проводник послушно навалился на весло грудью. Ладью качнуло, повело. Справа над бортом распахнулся берег: высокие рыжие скалы, звонкий сосновый бор на кручах. Здешняя сосна от земной почти не отличалась. Точно так же пролезала в любое неудобье и росла везде и всюду. Может быть, миры сходятся и расходятся периодически. Может, когда-нибудь, во времена динозавров, Земля с Висенной уже встречались. Здешние моряки охотно и подробно описывают боевых ящеров Империи — далеко на востоке. Очень вероятно, что динозавры сюда перебежали с Земли; ну и семена сосны занесли, ясное дело…
— …Обе навались!..
— Я никак не мог. Договориться с ней. А ведь она… — Игнат запнулся. Девушка познакомила его с клубом. С Иркой, в конце концов. Подарила компакт со Щербаковым и позже — с Медведевым. Изменила его — и ушла. Так же непонятно, на полуслове, как тогда исчезла с глаз госпожа Висенна.
Майс сделал вид, что понял недосказанность.
— Тебя сменить? — попробовал перевести разговор.
— Потом позову. Ты слушай. Скоро год… как мы плаваем… Но посвящение… Никак забыть… Не могу. Висенна… Не сказала. Зачем я ей. Здесь нужен.
Викинг задумался. Поднял загорелое лицо к синему небу. Спарк усердно потянул весло, следя, чтобы не лезло в воду глубже необходимого. Здешние корабли походили на драккары, но полного совпадения не было. У Висенны знали, как рисовать эллипс, дуги, тела вращения. Корабли строили по теоретическим чертежам. Доски, правда, гнули над паром, но скрепляли между собой вовсе не еловыми корешками, а обычными заклепками: так нахлест выходил меньше. А к шпангоутам прибивали гвоздями или нагелями. Носы земных драккаров вырастали из килевого бруса. Здешние корабелы выпускали киль на несколько шагов вперед, и во время войны привешивали к нему таран. А форштевень понимали как отдельную деталь, надставленную на килевой брус. В остальном все оказалось похожим. Даже обычай держать на каждом корабле певца — задавать ритм.
— Может, ты уже все совершил… — тихо ответил Майс. — Может, ты нужен был только Скаршу из петли вынуть.
— И что… теперь? Я год… не помню. Раньше запоминал. Люди. События. Походы. Теперь год… все мимо… меня. Не смотрю. Не слушаю. Мысли грызут. Что — теперь?
— А не забыл, как мы у Лотана по вечерам сказки рассказывали?
— Нет.
— Так вспомни, про парня, которому отец оставил клад в огороде, и не сказал, где зарыт. И тот искал, все перекопал. И урожай был огромный. И все у него было. А как понял, что клада нету, то все забросил. И только, как почувствовал нехватку, сообразил: ведь имел и зерно, и вино, и мясо! В том и состоял клад.
Теперь замолчал Спарк. Точеный утес скрылся за высокой кормой, а береговые скалы спускались все ниже. Проводник знал по прошлому походу, что Красные Ворота — самое красивое место в округе — откроется уже скоро. И так здорово было ждать известного свершения, вовсе ни о чем не думая: ты себе греби, знай. А кормщик доправит до места…
Проводник выдохнул:
— Еще… новости? Кроме… свадьбы?
Викинг нарочито простецким движением почесал затылок. Подмигнул:
— В ХадХорде недовольны, что Тракт пустует.
— …И Великий Князь тем сильно обеспокоен, и по братской любви и соседскому дружеству предлагает помощь в обуздании свирепого зверья, которое оный Тракт жестоко примучило и торговлю на нем всю пресекло, от чего произошло великое вздорожание железа, а с ним и иных товаров как в ГадГороде, так и во владениях…
Корней Тиреннолл украдкой зевнул в рукав. Посол Великого Князя внятно и размерено читал грамоту, суть которой посадник мог выразить одним предложением: «Если вы не можете справиться со зверьем, отдайте Тракт нам». Только что за город торговый без дорог и трактов? Богатство пахаря растет в земле; богатство купца ездит по дорогам и плавает по водам. Нечего и думать — отдать Тракт. Князь понимает это как бы не лучше Корнея. Следовательно, за речью северянина война… Хлопотно! Опять выбивать из четвертей стремянные деньги; снова загонять городскую голь в ополчение, учить и школить, и кормить задарма, и ведь самому потеть в железе. Не говоря уж — убить могут.
… - И с теми благолюбивыми словами к лучшему брату своему, посаднику, обращается… — посол облегченно убрал руку со свитка; тот скоренько свернулся. Тиреннолл мигом отбросил сон: ни один чиновный муж Княжества не посмеет свернуть бумагу, не дочитав титул. Стало быть, послан вовсе не чиновник, и грамота — так, для вида!
— … Господин Северной и Южной равнин, Великий Князь ТопТаунский! — выговорился, наконец, посол.
Посадник вежливо встал с места. Теперь он рассматривал гостя внимательно. Глаза — колючие, жесткие. Тиреннолл сразу вспомнил охоту: взгляд человека перед ударом или спуском тетивы. Лицо — нестарое, резкое, обветренное; совсем не придворное. Руки — железные клещи с характерным мозолистым бугром поперек ладони. От весла такое бывает. Только не греб же посол всю дорогу! Да и никто из них не греб: посольство прибыло конно. Значит, мечник.
Тиреннолл указал на скатерть — слуги тотчас понесли мед в высоких кувшинах, черное пиво в широких ковшах; соленую рыбку, мелких рачков. Посол сдержанно поклонился и быстрым движением вложил грамоту в руки подскочившему печатнику.
Михал, из Макбетов. Не ошиблись дознатчики. Как ни хотел Тиреннолл отсрочить страшную новость, а сомневаться далее причины не видел. Воевода — он и в собольей шубе волк. Впрочем, не сильно Михал и прятался. Видно, готов к войне Великий Князь. Воеводу прислал посмотреть… и в железа не забьешь: посол! Если войны все равно не миновать, так и взять бы воеводу. Пустька князюшка его выкупает за мир и дружбу… Только — обидишь посла, госпожа Висенна не простит. Выгодно, да бесчестно.