Дома здесь строили узкие, высокие, продолжавшиеся в глубину участка, а не вдоль берега. Фасады светло-серого или желтого песчаника украшали только облицовкой или статуями из камня потверже. Краску смывали осенние дожди, позолоту начисто обдирали зимние ветры. До строительства набережной самые сильные шторма даже выбивали входные двери. Да и после сооружения волноломов, дамб, отбойных стенок — горожане отсыпали их из поколения в поколение — с водой приходилось считаться. Ратин смотрел вдоль улицы, и ему казалось, что дома набирают воздуха, щурят узкие глазки-окошки, чтобы потом нырнуть в теплое, бирюзового оттенка, ласково просвеченное Хрустальное Море.
Кроме особняков, в лучшем квартале города помещались всего три общественных здания. Сахарная голова Ратуши: беломраморная ротонда и знаменитый флюгер-кораблик на крыше, из чистого золота. Медвежья туша: базальтовый дворец страховой компании, со своим причалом, высокой галереей над проездом поперек набережной, к этому самому причалу. Тяжеловесный, мощный, грозный… Сейчас все это было у Ратина за спиной, и ватажник радовался, что вид на море не испорчен.
Третьим общественным зданием была Морская Школа. В отличие от лесных Школ: малолюдных, спрятанных за частоколами, валами и насыпями, несущих круглосуточную стражу, живущих с охоты и редких наездов скупщиков пушнины — Морская Школа не испытывала недостатка ни в чем. Сотни учеников, щедрая плата за обучение. Десятки учителей, свои корабли и свой причал в бухте; даже собственный маленький островок. Какие угодно книги, навигационные инструменты, опытные капитаны, знающие лоцманы, да просто люди со всех концов света! Обширный и населенный ГадГород казался отсюда деревней: большой, богатой, но вялой, ленивой и неповоротливой.
А ведь Маха-кил-Агра не могла тягаться ни с городом Ключ в дельте реки Лесной; ни, тем более, с Вольным Городом далеко на востоке. Ключ рос и набирался силы еще тогда, когда вся северная окраина горела в бесконечных войнах, а населявшие ее племена не умели поставить камня на камень. Вольный Город вообще назывался осколком Старой Державы. Ратин не мог понять, отчего при этих словах Спарк всегда вздрагивает, злобно прищуриваясь.
Маха-кил-Агра была всего-навсего пограничной крепостью на крайнем западе полуострова ВПК. Длинное заковыристое название означало «Замок Вечерней Зари», или попросту Форт Вечера, Закатная Крепость. К северу от полуострова начинался Лес, а к югу — Хрустальное Море, на каждом островке которого жили люди. За морем простирались болотистые земли, хоть и зеленые, но до того негостеприимные, что про них даже рассказов ходило немного. Не возили оттуда ни ценного ароматного дерева, ни сладких благовоний, ни дорогих камней, ни изысканной белорыбицы, ни красного пушного зверя…
Атаман Братства перевел глаза на собеседника:
— Ты знаешь, из Совета вот-вот будет приказ. Меня — Судьей. Спарковы вещи обмерили.
— Пояс заказывают?
Сын Ратри Длинного утвердительно наклонил голову.
— Ох, напьемся! — хмыкнул Остромов.
— Тебе бы только напиться, — проворчал Крейн.
В здании Морской Школы распахнулась дверь. Вышел Спарк, оглядел четверку товарищей у парапета напротив. Поднял руку для приветствия, и едва не полетел с крыльца: вышел за ним Дален Кони, потом Некст и Сэдди Салех, горячо доказывающий себе и всем, что ехать надо немедленно, тотчас, ведь уже как-никак, середина лета. А Братство изрядно потратилось за время обучения — выразительный взгляд на Ратина и Крейна, мол, нечего было кабаки монетой засевать, все равно не взойдет! — и оттого на северо-восток Леса придется добираться как бы не пешим ходом. На четыре октаго лету грифоны столько сдерут, что…
Крейн поднял руку, требуя внимания, и Салех недовольно замолчал.
— Что, Спарк?
— Да признали, куда денутся, — проводник улыбался немного смущенно. — Грамота вот. А вот ваши бумаги, — протянул сумку, набитую коричневыми трубками-футлярами из вощеной кожи.
— Получается, выучились?
— Что кривишся, Ратин?
Атаман отвернулся к морю. Майс подался вперед:
— Мне приглашение написали. В Школу Левобережья на должность мастера лезвия. Лотан не возражает, вот письмо его… — викинг хлопнул свитком по бедру, оправил зеленые штаны. Собеседники носили штаны синие, матросские, короткие. Поверх — светло-серые рубашки, там и сям в мелких капельках смолы. Сапоги у всех были одинаковые: лесные, с мягкой подошвой. Обувать матросские сапоги, высокие, с широким раструбом — чтобы легко снять в воде — Братство так и не привыкло.
Спарк почесал затылок. Сказал извинительно:
— Меня выловили только позавчера. Полторы октаго жрал сырую рыбу. Пошли, что ли, в «Наглую селедку»? Мне настоящей еды хочется, чтобы на огне приготовлена… Сэдди, у нас там еще золото осталось?
Казначей Братства пожал плечами:
— На дорогу только.
— А на ужин?
Тут к ним подошел человек, появившийся из проулка. Высокий, широкоплечий, крепкий. В военной стеганой куртке рыжего цвета, шароварах и сапогах. С круглым щитом за спиной и топором у пояса. Братство уставилось на него в шестнадцать зрачков. А незнакомец таращил серые глаза исключительно на Спарка, то улыбаясь, то тщетно пытаясь сдвинуть густые брови, и без того почти сросшиеся на переносице.
— Помнишь, у Лотана первый бой? Дитер со щитом, Скарша… Потом я. Помнишь? — наконец, выдавил гость.
— Венден! — подпрыгнув от радости, закричал проводник. — Венден из Маха-кил-Агра!
— Ну да, — воин протянул руку для пожатия, а потом они со Спарком обнялись. — Сколько мы не виделись?
— Да лет… мать моя, лет шесть уже! Во время летит!
Тут подошел Майс, и приветствия посыпались заново. Майс передавал привет от Лотана, Венден басом рассказывал, что давно уже в здешней береговой охране, а вот про Спарка услышал только прошлой осенью, но все никак не мог встретить: то Спарк занят, а то самого куда по службе загонят. «А письмо, записку какую?» — спрашивал Майс. Ответ Вендена никто не расслышал, потому что Крейн снова поднял руку:
— Слушайте, это уже совсем обязательно праздновать надо.
Салех почесал затылок, вслух пересчитывая остатки золотых монет:
— Два да три, да шесть на дорогу… — повернулся на пятке и махнул рукой:
— Гулять так гулять! Только сейчас к нам, переоденемся в праздничное. И в «Селедку».
Братство растянулось по набережной. Впереди Крейн повествовал, как поспорил с одним из местных рыбаков, что срежет ему якорный толстый канат — стрелой со ста шагов. В заклад поставил свой лук, и вот, в назначенный день, при большом стечении зрителей… Сэдди недоверчиво переспрашивал; Некст и Остромов увлеченно слушали. Венден поддакивал: он, оказывается, тоже ходил посмотреть. Дален Кони, как всегда, шагал чуть поодаль от шумной компании, тихонько улыбаясь бризу.
Ратин, Спарк и Майс поотстали.
— Со всеми посоветовался, — викинг опустил голову. Знаменитая борода, заплетенная обычно в косички, сегодня торчала лопатой. — Одинаково самому решать.
Спарк вздохнул:
— Что ж я буду тебя расхолаживать? Иди, тяни Школу. Тяжело тебе будет, а только это ведь все равно путь наверх… Я о своей голове печалюсь: Рикард ушел, ты уйдешь… С кем останусь?
Викинг тоже вздохнул.
— Я тебя никогда не оставлю, — сказал внезапно Ратин. — Ты — живой ключ к миру, где водятся золотые грифоны. Помнишь, на привале про книжку говорили? Той весной?
«Знал бы ты, к чему я на самом деле ключ, и что у нас на Земле водится!» — грустно подумал Спарк. Уточнил осторожно:
— В Лесу грязи тоже хватает. Ты судья, тебе ли не знать?
— Грязь везде. Так вынеси ее за скобки, сам же объяснял на уроках счета. Ну, и сравнивай тогда то, что останется. У нас останется что? Кони наши знаменитые, да девушки… — сын Ратри Длинного помотал головой, будто и сам был лошадью. Добавил твердо:
— А в Лесу помимо грязи есть небо. И ветер!