Распахнулась дверца и в комнату влетел Берт Этаван. Проводник не видел его давно, но узнал сразу: купец «книжный и железный» выглядел по-прежнему. Улыбчивый здоровяк в самом цвету; румяные щеки, ухоженные волосы и бородка; тщательно выбритое лицо, аккуратно подвязанные рукава, синяя с золотом рубашка на объемистом животе; не сильно уступающие животу плечи, мощная шея… Молнией поперек тела — золотой пояс с кисточками. Широченные шаровары цвета черники, черные же остроносые сапожки. То ли Берт готовился куда ехать, то ли — что вероятней — и дома привык ходить представительно, ради внезапного гостя.
Берт Этаван узнал наместника очень не сразу. Вбежал, остановился по ту сторону стола. Спарк двинул головой, давая капюшону упасть за спину. Потом и вовсе скинул пыльник на руки подскочившему слуге. Берт все стоял, то щуря, то раскрывая глаза. Наконец, одним движением придвинул к столу тяжелую лавку смолисто-золотого оттенка, кивнул:
— Садись, Спарк!
Жестом удалил привратника. Опустился на жалобно скрипнувшее сиденье, против гостя.
— Обедать останешься?
Наместник вздохнул:
— Нет, я по делу. И в городе тайно. Сам ведь костер обещал мне, помнишь?…
Купец понурился:
— И то правда. Как-то семь лет назад не было столько наушников, и доносы Ратуша брезгливо эдак отклоняла, не читая. Сейчас уже сам бояться начал. Вечером слово не так скажи — утром придут за тобой.
Спарк опустил руки под стол и провел пальцами по холодному металлу Пояса. Сказал задумчиво:
— А ведь кто и мечтает, чтобы пришли за ним. И хоть так, но оценили его особенность, нужность… У меня вот получается: не ко мне идут, а сам я к людям прихожу.
— Ну, если говоришь, по делу и тайно, выкладывай свое дело! И все-таки, давай поедим? Я с утра крошки во рту не держал.
Спарк наклонил голову: сытый — добрый. Берт взял знакомый молоточек, нетерпеливо застучал по медной тарелочке. Появился привратник, уже в сапогах и опрятно затянутый кушаком. Понятливо кивнул, снова исчез в двери. Скоро вернулся с большим подносом, поставил горшок, пахнущий вареным мясом и шафраном; сгрузил моченые грибы, хлеб, яблоки, маленький стекляный графинчик прозрачного «зелена вина» — местной водки. Потом еще раз сходил за главной едой: жареным окороком… Спарк почувствовал, что и у него живот подвело.
Берт гостеприимно повел рукой над столом: дескать, не стесняйся. Гость улыбнулся и решительно потащил к себе миску с грибами. Купец ел обстоятельно, чисто и тихо. Спарк немного пожалел об отсутствии привычных вилок: здешние «кошачьи лапки» имели три зуба под прямым углом к ручке, и двигать ими приходилось иначе. Но голод во всех случаях лучшая приправа, и потому никто не болтал лишнего, пока еда со стола не исчезла. Вся. Что не влезло в гостя, ничуть не смущаясь, проглотил хозяин. Похвалился, отсапываясь:
— Недавно воз в колдобину сел. Так я груженый вытолкнул, почти на себе вынес. Батька еще учил меня чушки грузить, и до сих пор не стыжусь. Могу подкову в руке сломать, хочешь, покажу? Ну, и тело еды требует, а как же!
Спарк улыбнулся:
— А что, воз не с ЛаакХаара был?
Берт мотнул головой отрицательно, и вытер губы платком. Помрачнел:
— Боюсь… даже я туда ездить. Как ты с Тракта пропал, и ватага твоя — совсем там плохо стало. Одно, что разбойники, а иное — что юга у нас бояться начали. За каждым словом север, да князь — Великий ТопТаунский. Словно больше и дел в городе нет! И потом, сюда с Финтьена тоже ведь железо тягают. Оно и далеко, и дорого, и замочники уже скоро разорятся начнут. Но выборному от Горок, Пол Ковнику, выгодней Финтьен, чем Тракт. В Ратуше давит. У нас поговаривают, что он-де и разбойников сам на Тракт нанимает, доспеха не жалеет. А не докажешь. На ЛаакХаар, что ни осень, то все меньше наших ездит — ему то и выгодно. Прошлый год дождались, — Берт прикусил губу, — Уже с Железного Города желтоглазики свой караван снарядили, веришь?
Наместник Волчьего Ручья покивал сочуственно:
— Верю. А ничего ж не знают толком, ни ночевок, ни родников. Мой начальник охраны одного чуть в озере не утопил…
Купец вскинул внимательные глаза.
— Да тот ублюдок в ручей помочился, — поспешил объясниться Спарк. Берт жестом отстранил пояснение, спросил врастяжку:
— Твой?.. Начальник?.. Охраны?..
— Ну, мы же теперь Волчий Ручей по «лисьему праву» — откровенно засмеялся гость. — То есть, кто первый застолбил, тот и прав. Владение! Все, как положено: строим крепость, сотня латников, гостиный двор, поселок. Рынок уже почти готов, на нем восемь… человек торгует, представь себе! Горелик твой у нас нанялся со всей артелью, тебе кланяется. Приезжай, сам увидишь! Будешь не только книжный и железный купец, а еще и пушниной затоварим.
— Вот зачем ты явился!
Наместник посерьезнел:
— Тебе я хвостом вилять не буду. Мне нужна пошлина с Тракта. Нет вывоза, нет и пушной торговли. Пока еще с пахоты доход; пока еще табуны расплодятся! Сейчас только деньги сыплем, мешками, как в воду… А ты поедешь, и за тобой потянутся… Что не так?
— Все не так, — тихонько отозвался Этаван. — Говорю ж тебе, боятся стали. Как Неслава волки убили, да и Транаса потом, сотника, ты его и не знал. И всех людей его.
Гость уставился в пустую тарелку и долго молчал.
— Неслава я убил. Было… за что. Он моего наставника казнил, мне голову привезли… — выдавил, наконец. Справился с собой, лязгнул:
— Но я не жалею!
— Именно, что не жалеешь, — кивнул Берт. — Мне самому не по душе был Твердиславич. И, если было, как говоришь, то ты в своем праве. А все же — страшно стало именно после той зимы, понимаешь? Была черная весна, вся ахтва на Тракт вышла… Не боялись наши. Ведам Таран, вон, напротив дом его…
— Знаю, Горелик по его коням резным мне путь указывал.
— … Во-во. Он про тебя рассказал, как разбойников бьешь, и мы тут все радовались, что ты за нас, а мы тебя деньгами удоволим. Никто не боялся! Ведь тою же осенью медовары пошли. До сих пор наши с придыханием вспоминают! Двенадцать восьмерок, вот был караван! — Берт возвел глаза к бревенчатому потолку.
— А после зимы страшно стало. Я тебя потом искал, помню. Вот. Говорю сейчас с тобой. У тебя ж на лице написано, что ты, когда строишь в своем владении рынок или там башню, от рынка видишь только доход, а от башни — на сколько с нее обзор, и докудова с нее самострелы бьют. Для тебя башня, это как у меня в книгах пишут, «опорный пункт». А не десять человек ее гарнизона, каждый из которых имеет свое лицо и память!
Наместник ссутулился. Отяжелевшими руками переставил тарелки.
— Мне… тридцать лет скоро. Я такой, какой есть. Тебе страшно, купец? А ведь ты не знаешь обо мне и половины! Что там, — Спарк внезапно хихикнул, — Наверное, не знаешь даже четверти. Как-то мой знакомый, Великий Маг Доврефьель — гость насмешливо сощурился, — Мне сказал примерно так: «Чтобы меня запомнили, я голым на столе танцевать не стану!» Вот. К слову пришлось. А любовь… Добрый наместник — первая причина бунта!.. — и осекся. Никогда еще утверждение не звучало так фальшиво.
— Выходит, ты здесь дважды чужой, — Берт печально потеребил холеную бородку. — Первое, что не из ГадГорода, второе — что с колдунами все-таки знаешься.
Спарк подпрыгнул на лавке, выскочил из-за стола. Хлопнул ладонями по бедрам, и расхохотался. Весело, заливисто. Отчаянно. Знал, что пожалеет, и все равно остановиться не мог:
— Не дважды, купец! Не дважды, а четырежды! В вашем городе я под капюшон прячусь, потому как с Волчьего Ручья. Видишь, на мне пояс. Чистое серебро, Берт! Я правитель вольного владения, и не плачу вашему городу ни мытного, ни повозного, ни иного сбора или повинности. Не ваш! Но и в Братстве Волчьего Ручья я не полностью свой. Мое полное имя — Спарк эль Тэмр. Я — воспитанник той самой стаи, которой принадлежит вся степь на время Охоты… Вот оно, твое — дважды!
Гость переломился в поясе, давясь смехом. Отдышался. Выпрямился в рост: