— Значит, не вернешься! — Катя посмотрела на собственные пальцы. Завтра уже можно их в молочко… и через неделю опять будут розовые и гладкие. А то барышня-крестьянка, блин!
— Извини, что ударила, — вдруг сказала Ирина. — Я просто… ну испугалась… ну…
— Да ладно! — улыбнулся Игнат совсем по-старому, — Вот утром на стене, кистенем по уху, это да… Хорошо, вскользь. Если б не шлем… Знаешь что?
— Ну?
— Я хочу здесь остаться. Родителям письмо напишу, девчонки отвезут. Типа, украли меня на заработки, но я от них сбег и уже достиг приличных высот. И вот им золотишка тут в кольцах передадите… Ну, в кольцах — чтоб не удивлялись монетам неизвестной державы… — Игнат поднялся с кресла и подошел девушкам. К лавке, на которую Мятликова так и не села:
— Иринка, ты останешься со мной?
Катя и Лариса поднялись, повернулись как по команде, и вышли в приемную. Ира опустила глаза:
— А что здесь хорошего? Конское дерьмо на улицах? Каменные мешки, вместо окон бойницы, и в любой момент можно на костер попасть… Просто потому, что у тебя глаза не того цвета!!
— Подожди. Не везде ж такое! Ты еще моего Волчьего Ручья не видела даже! Я расскажу…
— Да о чем ты можешь рассказать? Ведь это же самое можно увидеть в любом пристойном историческом боевике, в добротной фэнтэзи. Там те же переживания: победа, далекая цель, бои, походы… Игнат, мы же все — в клубе — народ с воображением. Нам намека достаточно, чтобы каждый вот здесь, — Ирка звучно хлопнула пятерней по лбу, — Дорисовал все недостающее, домыслил и еще тридцать раз перекроил по-своему! Ну да, я знаю, дьявол в мелочах. Ты будешь говорить, что здесь лес, ну там степь. Запахи там, закат… Но все это у меня было и там, понимаешь? Ну, как тебе объяснить, как?! — девушка всплеснула руками и вдруг сказала совершенно спокойно:
— Раньше мне не приходилось подбирать слова, чтобы говорить с тобой. С кем угодно, но не с тобой.
Наместник поднял палец, и гостья испуганно умолкла. Лицо у Игната сразу стало… чуть ли не тверже, чем у сердитого папы.
— Ладно. Не буду спорить. Я сейчас говорю книжными словами, это правда. А что делать, если в нашем мире только в книгах говорят так, как мне хотелось бы слышать. Можешь сказать, что я убегаю от реальности. И не ошибешься. Шутку про брак по расчету знаешь?
— Это: «брак по расчету удачен тогда, когда расчет верен», что ли?
Игнат кивнул:
— А побег от реальности называется прорывом в светлое будущее, в новый мир — когда побег удачен.
Ирка помотала головой, убрала волосы с глаз:
— Если ты сейчас скажешь…
Наместник толкнул опустевшую лавку:
— Я дам тебе письмо. Отвезешь моим родителям. Сплетешь какую-нибудь историю. Неважно! И еще приложу двадцать четыре золотых кольца с изумрудами — все, что осталось от моей доли, после того, как я оплатил Сэдди Салеху новые руки.
— Вот здесь их рубили. Я видела! Я до сих пор не могу заставить себя на эту лавку сесть. Ты прости, Игнат, но пусть игра остается игрой. Я тут не останусь!
«Скажет: люблю! — тогда что?»
Глаза в глаза: дважды земные, карие — против карего и зеленого.
— Два кольца забери себе, — выговорил, наконец, Игнат. — На свадьбу. Тебе и… ну, Петру, что ли?
Ирка фыркнула:
— Мелодрама. Блин.
«Не сказал. Не сказал… Не сказал!!!»
Повернулась на пятке. И закричала так, что содрогнулись уцелевшие витражи:
— Ну давай твое письмо! Давай кольца, герой сраный!! Или нет, пусть твои шестерки принесут! Я там подожду, в доме! А ты больше не приближайся ко мне, ясно?!
И выбежала, от души всадив дверное полотно в косяки.
Вошли маги: Ахен, терзающий платиновый локон костяным гребнем; вслед за ним Рикард Олаус, наматывающий на кулак усы. Зелено-золотая мантия Ахена ходила волнами. Темно-синяя с алым кантом — Олауса — развевалась крыльями.
Ахен посмотрел вслед убежавшей девушке:
— Неправильно расстался. Надо было ждать, пока она тебя бросит.
Наместник без улыбки ответил:
— А еще я войну веду неправильно. И вообще я нездешний. Забыли?
Рикард присел на лавку, положил голову на локти и посмотрел исподлобья на своего учителя: что ответит?
Ахен тихонько засмеялся:
— Не забыли. Где там! Представь, я даже тот наш разговор у фонтана помню. Уж если Госпожа Висенна жалует удачей — не для того ведь, чтобы в кабаке пропить!
Спарк рухнул на второй конец лавки, отчего та подскочила. Рикард щелкнул зубами, едва не прикусив язык.
— Я-то думал, моя миссия здесь — Ирку спасти. — повесил голову Спарк:
— И за это — награда. Ладно, награды нет, стало быть и путь еще не кончен. Но тогда что же такое — миссия?
Маг поморщился:
— А ты думал, это тебе на свитке расписанным принесут? И награду ты как-то прямолинейно понимаешь. Ну, подумаешь, девушку не дали. Если ты на самом деле хотел женщину, что мешало? Зато ты теперь свободен, выбирай любую.
Игнат хмыкнул:
— Вы правы. А все равно как-то неприятно: в конце сказки герой получает принцессу…
Рикард Олаус подпрыгнул на лавке, немного не перевернув стол:
— А у принцессы, интересно, кто-нибудь спрашивал?! Сказка не в том, что он ее получает, а в том, что им — обоим! — это нравится. Это вот совпадение и есть сказка!
Спарк эль Тэмр опустил руки на холодные пластины Пояса. Выпрямился. Улыбнулся выжившему осколку витража: мы с тобой еще им всем покажем!
Распорядился:
— Я сейчас напишу письмо. Десять лет мечтал о встрече, и забыл письмо! У Крейна получите мою долю, там три восьмерки колец. Два отдайте Ирине просто так. Подберите кожаный пояс для денег, который на теле носят. Чистый и хороший. Зашейте в него все остальные. А другим девушкам дайте по золотой гривне: возмещение за причиненные неудобства. Пусть сами выберут покрасивее.
Отвернулся к разбитому окну. Жаль витража: не найдешь двух стекол одинаковых; вместе — цветное волшебство, улыбка судьбы. А одним камнем в окно — и нету живой мозаики… Обязательно надо будет исправить.
Повернулся к друзьям, попросил мягко:
— Ступайте.
Книга четвертая. Путник
1. Под белым ковром. (зима 3747–3748)
Итак, еще раз: отчего же я не могу существовать?
Мне около тридцати лет… правда, зовут меня не Максим Камерер и совсем уж не пан Белорецкий… и мемуары писать я не собираюсь… Пока. Мне всего только тридцатник. Примерно. Здешние годы длиннее земных, а вычислять точно — какой смысл?
Итак, я молод (Ух! Эх! Ой…), здоров (грудь побаливает на холоде, ну да ладно), не обременен семьей, не связан общественным положением… только обещанием. Наверное, можно назвать это обетом. И я в походе с верными друзьями; и уж цель наша — ну, благородней некуда.
Словом, после десяти лет жизни — не сказать, чтобы мирной и спокойной! — я достиг, наконец, той самой точки, с которой многочисленные герои всего, мной прочитанного, едва лишь начинают приключения. «Утро своего тридцатилетия Ходжа Насреддин встретил у ворот Бухары».
М-да, ближайшие ворота туман-его-знает-где, да и попрохладней тут, чем в бухарском оазисе. Градусов на шестьдесят; по-здешнему — семь с половиной восьмерок градусов. Еду верхом по заснеженному полю… руки удобно отогревать на шее коня, она теплая. Еду от вешки до вешки, больше тут и глазу остановиться не на чем. Вон там, за спиной, остались земли ХадХорда. А во-он там слева, на самом краю неба, чернеет пуща; невысоко сидящее зимнее солнце скоро нырнет в ее ломкие волны. На восток же просто белая мгла, степь — сколько хватает взгляда. Едем вчетвером. Ради недоброго случая влезли в броню, а поверх натянули тулупы — овчиной внутрь. Кроме брони, есть и оружие. Например, имя моего меча — Улыбка. Хотите выяснить, почему? О-о, потерпите! Когда вдруг нападут злые враги… неважно, кто. Враги. Тотчас и окажется, что на самом-то деле я мастер деревянного слова и клинка. Насчет слова сомнения есть? А клинком владеть Лотан меня учил, не ктонибудь! И один из моих друзей великий маг (Рикад Олаус уже доучился и вполне способен приготовить «рыцаря, запеченного в панцире»), а второй славный воин (Майс, ты бы хоть кивнул! Заснешь ведь!) А третий вовсе лишенный наследства знатный изгнанник (Ратин, что это твой герб подозрительно похож на клеймо местного великокняжеского рода? Молчишь?) И что сам я, несмотря на очевидные достоинства, насквозь несчастен в личной жизни… «По причине скудости ума, невосполнимой никаким усердием…»