— А вот не письмо бы то! — Майс дорубил ветку и швырнул половинки в кучу для костра, разогнулся и обежал глазами пустую зимнюю степь вокруг, задержавшись только на линии вешек, которая здесь изображала Тракт. Продолжил:
— Не письмо — не ехали б мы сейчас на север. Тебе еще на три срока дали бы Пояс. По сроку за каждый город: за Волчий, за Талгир, который ты хотел на мосту построить… Да и, наконец, за ХадХорд!
— ХадХорд — красивый город?
Тигренок кивает:
— Наверное.
— Разве ты не оттуда? — удивляется госпожа Алиенор, — Разве в нашем пограничье есть хоть одно поселение, где нужен не просто городской тысячник, но великий тысячник?
— А если я из Княжества? — лениво возражает Тигренок. Кони идут ровной рысью. Идут по следу, хорошо утоптанному предыдущим табуном.
— Ты бы знал, что у нас на колодезного журавля вешают именно разбойников. Может быть, тут ехал как раз княжий дозор из Тенфиорта. Сжег убитых хозяев двора, покарал шайку. Сам двор не тронули: путникам пригодится даже пустая хоромина, все не в чистом поле ночевать! Обычно в дозоре полусотня, вот и след за ними гляди, как выбит.
— И потому твои братцы-воины не боятся рысью нагонять тех, кто прокладывал этот след шагом?.. Постой-ка, госпожа. Ты сказала «у нас» — в Княжестве? Но ведь ты едешь с юга?
Алиенор отмахивается ладонью:
— У меня там родня. К ним и еду.
— А твои парни сказали: едешь в паломничество, в Светлый Лес, поклониться озеру.
— Я награжу их за то, что они не выдали мою тайну. Рассказывай же!
Сын тысячника улыбается:
— Что ты хочешь знать?
Лиса подгоняет кобылу, чтобы тоже послушать. Алиенор неожиданно смущается:
— Ну… как вы там живете… после завоевания зверями? В нашу глухомань вести доходят с изрядной задержкой.
Шаэррад Кориенталь по прозванию Тигренок опускает голову.
— Да как сказать… Отец мой на той войне и погиб. Владений нас не лишали. А родовую должность совсем отменили. Теперь и в ГадГороде великого тысяцкого больше нет… Вообще-то жизнь мало поменялась. Самое заметное, — Тигренок привстает на стременах, потягивается, прогибает спину, садится опять:
— С четвертей выкачали груды налогов, и на них начали строить везде каменные дороги, четыре Тракта — западный, южный, восточный к горам; и даже на север потянули к владениям князя. Я по нему до рубежа ехал. С Финтьеном подписали мир. С князем вашим подписали мир. Князь по привычке пытался выдать за наместника старшую дочь, а та в ГадГород не добралась и сбежала по пути — не понравился, значит.
— Так это правда?! — ахают девушки разом, вскинув руки к щекам. Тигренку приходится ловить за уздечки сразу обеих кобыл, которые от вскрика и взмаха чуть не рванули галопом. К счастью, его боевого коня нельзя напугать девичьими воплями, а сам парень держится в седле крепко.
— Не делай так больше, госпожа, прошу.
Алиенор нетерпеливо машет ладошкой:
— Что там у вас за наместник?! Наверное, княжна не зря отказалась идти за него замуж?! Как это можно?! Ведь это же правитель края, не просто знатный человек?! Стала бы госпожа наместница, почет, уважение, да и богатство! Или муж очень старый да горбатый?! Или он… не человек???
Шаэррад пожимает плечами:
— Да нет, он как раз человек. Не сказать, чтобы очень свирепый. Я два раза говорил с ним.
— Ну, ну какой же он, расскажи? — Лиса теребит парня за рукав, заглядывает в глаза: золотые в фиалковые.
— Среднего роста… Волосы обычные, как у твоих братьев — светло-русые. Говорит по-нашему вполне понятно, выговор только мягкий, как на южном Тракте. ГадГород называет ХадХордом. Старше меня… ну так… лет на восемь… или чуть больше.
— Так он человек?! — девушки, кажется, разочарованы.
— Он-то человек. Глаза только нечеловеческие. Цвета хлебной корки; или вот глины. Бурые такие…
«А еще его собственные волки Людоедом называют,» — хочет добавить Тигренок, только девушки не дают ему раскрыть рта:
— Но вообще-то говорящие звери у вас в городе есть? Ты их видел? Говорил? Расскажи!
Виргенгаард Кориенталь охотно меняет беседу:
— Ну да, в город пришли лесные торговые компании: медведи-строители, грифоны-перевозчики. На северной окраине начали магическую башню строить, и там целых шесть колдунов будут жить, представляете? — фиалковые глаза Тигренка изумленно распахиваются. Зеленые глаза Алиенор, напротив, сосредоточенно сужаются:
— Шесть колдунов… — повторяет она, будто важнее числа нет на свете. — И как же вы с этим? Бунтов… не было?
«Что за дело девочке до бунтов?» — думает Тигренок, потом досадует и мысленно выговаривает себе: «Дубина! Она же наверняка от бунта бежит, вот и спрашивает…»
— Первое, что Лес крепко держит нас за горло, — говорит Шаэррад, — Бунтовать себе дороже выйдет… А второе, — Тигренку хочется плакать. Но не перед боярышней же! Он сглатывает, хватает ледяного ветра. Наконец, проговаривает:
— Приняли его. Угодил. Со всеми мир: на севере, на западе и на юге. Тракты камнем замостили, сколько людей вдоль них земли заняли, побогатели… Им сало какую хочешь свободу или дедовскую гордость — все наглухо замазало, как по колбасине в уши воткнули… Колдуны ловят воров в стенах, волки вычистили ахтву… ну, разбойников — с трактов. Доволен город.
— Ты… из-за этого ушел? — сочувственно спрашивает Лиса, позабыв, что влезла вперед хозяйки. Но госпожа Алиенор ушла в собственные мысли.
Тигренок согласно наклоняет голову:
— Ну… Почти…
«Гордый» — думает Лиса, — «Не хочет признаваться, что обеднел. Или сильные соперники выжили…»
Шаэррад встает и приседает в такт рыси; вертит в голове воспоминания. По истечении должного срока власть наместника кончилась. Правда, ходили слухи, что Пояс ему оставят еще надолго: Спарк эль Тэмр брал размахом, распоряжался почти без колебаний и ошибался на удивление редко. Словно ему уже приходилось управлять городом или учиться этому у хороших наставников. Надо починить городские стены — без долгих споров вытряс из четвертей деньги и нанял своих медведей. Надо населить край — приказал построить Тракты, мосты, каналы. И через каких-то три года пошли земельные споры там, где раньше хутор от хутора только с вышки было видать; из ничего возникли толпы людей, благодарных наместнику за отмеренную им землю и охотно кричащих за него на вечевой площади. Даже из леса потянулись прежние беглецы — зачем высекать тайные заимки, рвать спину на корчевках, когда степной жирный чернозем раздают почти даром?… Горожане кинулись делить степь, бедные посады почти все разбежались по хуторам. Тигренок знал, что половина не вытянет и вернется, или вовсе погибнет. Но вторая половина бывших нищебродов превратится в хозяев — пусть небогатых, зато способных платить налог… Понадобилось заключить мир с Князем или там с Финтьеном — зовите сюда послов! — и вот два мирных договора в один год. Надо построить невиданное чудо, город на мосту — точите лопаты, сушите строевой лес, копите золото! И все послушно понесли указанную долю, нисколько не сомневаясь, что увидят воплощение чуда. Ну, может на два или три года позже обещанного; но для такого большого дела и пять лет вовсе не срок.
Как вдруг в Ратуше оказался совсем другой наместник. Спарк эль Тэмр передал ему счетные книги, умудрившись даже не провороваться (что вызвало немедленное разлитие желчи у всех завистников), и тотчас отбыл на север. Несмотря на то, что погода для путешествия была совсем неподходящая — Время Остановки, холодное и снежное начало зимы.
Тогда же упаковал вьюки и сам Тигренок. За убийство своего человека никакая власть не помилует. Ни Князь, ни город, ни Лес уж точно. За Опоясанного разыщут на дне морском, тут к гадалке не ходи. А вот кровная месть частного лица частному лицу — совершенно другое дело.
Тигренок подточил прадедовскую саблю, оседлал лучшую из своих лошадей. Узнал, через какие ворота выехал Спарк эль Тэмр с тремя друзьями — и вот уже который день идет по его следу.
Следы первым увидел Ратин и было следов как-то очень уж много. Правда, после стычки на постоялом дворе Братство тоже имело по четыре лошади на каждого. Вечером и утром долго возились с ними; хлопотно было растапливать им снег для питья; да и везли лошади больше пшеницу для собственного пропитания — «три пуда на вьюк», как нагружают киргизы на Памирском тракте, про которых рассказывал Игнату отец еще на Земле… Спарк тряхнул головой, возвращаясь к следам. Обычно в степи на двух лошадей приходится один всадник. Если считать так, перед ними прошло четыре восьмерки коней и две — людей. Но мало бандитов имеют заводных коней; а кто имеет, в голодный день без колебаний пускает его на мясо. Правильнее было бы считать конь-человек, один к одному… и вот по такому счету Братство скоро увидит восьмерых разбойников на каждого. Ратин даже головой повертел: влипли! Степь ничейная тут приступала к невысокой гряде круглых лысых холмов; табун и люди могли укрываться за любым взлобком. А за грядой уже начинались поля Тенфиорта.