Алиенор улыбалась: «Батюшка в единственном случае станет драться. Если Лес — в твоем лице — потребует мое приданое. В виде княжества. А так отец покипит-покипит, да и стихнет. Увидишь!»
Потом княжна хмурилась: свадьбу сыграли вовсе без пышности. Ни о каких правильных обрядах тоже речи не велось; родичей не созвали. Стол, правда, накрыли на весь Распадок. И громадный седой медведь, в Лесу уже поименнованный Крайним Северным Судьей, произнес все торжественные слова, и сделал пару должных записей в своей шнурованной книге… Но что это по сравнению с настоящей, подлинной свадьбой старшей (а хоть бы и младшей!) дочери Великого Князя? Девушка успокоилась только после клятвенного обещания Спарка — сыграть все с положенным блеском и размахом, со столами на сотни и сотни родственников; копейным состязанием, призовой стрельбой в цель, танцами до рассвета — когда Великий Князь Логвин Грозный успокоится после дерзкого похищения… Словом, успокоился Спарк далеко за полночь. Да и устал изрядно — ведь не для того он девушку крал, чтобы спать отдельно. Так что, стоило голове коснуться подушки, вытянулся Игнат и уснул мгновенно. Точно его доской-«сороковкой» в лоб ударили.
А во сне Сергей объявился, и так сказал:
— Это все потому, что ты в аристократию пролез. Будь ты обычным пахарем — фиг тебе вместо княжны…
Игнат огляделся: беседовали в клубном сводчатом полуподвальчике, за памятным круглым столом. На стенах привычно колыхались от сквозняка пыльные флаги; за стеклянными дверцами покосившегося шкафа блестели шелком и бархатом парадные костюмы… Игнат ответил:
— А я и был. Обычным проводником караванов. Живым пропуском. С того и деньги получал.
— И чем кончилось?! Сам же говорил, сожгли твой теремок нахрен, — поднялся и пошел вдоль длинной стены Сергей.
— Так меня никто не заставлял на Тракте жить. Зашился бы в лес, пушного зверя добывал. Появляясь в городе лишь на ярмарку. И никто бы не нашел даже, — возразил Спарк.
— Одиночка так еще проживет. А семья? Как только у тебя появится что-то ценное… неважно, живое, или нет — тебя за эту ценность и возьмут мозолистой пролетарской ладонью. Спорю на что хочешь, это и в твоем мире есть! — Сергей провел пальцами по гребенке; деревянные мечи в ней нестройно защелкали.
— Ну, если уж совсем прижмут, всегда можно откочевать на другое место.
— Тогда это Америка получается! В чистом виде. Земли до хрена. Пушнина, лес, родники, фронтир, индейцы… И при этом суд Линча, право сильного, «регуляторы» — то бишь, ирландское лобби против итальянской мафии, закон Кольта и Винчестера, охота за скальпами, антинемецкая истерия четырнадцатого года… Чем, например, у Саймака в «Пересадочной станции» кончилось, вспомни? Америка, правда, долго держалась. Зато превратилась в «Большого глобалистского Сатану». Хочешь, чтобы твоей Висенной детишек пугали?
Госпожа Висенна вплыла в подвальчик по обычной лесенке; и точно так же, как все входящие, споткнулась о последнюю ступеньку. Улыбнулась — чуть-чуть ехидно:
— Знаешь, Сергей, в чем твоя беда?
— И в чем же?
— Ты уверен, что мир по сути своей плох. Вообще. По определению. Реально. В натуре.
— Так это ж лучше, чем розовые очки до первой драки носить!
— Ничего не лучше. Именно из-за этой изначальной уверенности, что все кругом плохо, именно поэтому — битой собаке только палку покажи! — ты всегда готов принять позу подчинения. Смотри, если ты где-нибудь услышишь, узнаешь или прочтешь, как человек отбился от грабителей бабушкиным подсвечником — скажешь: «А, брехня все это!» А вот если какой щелкопер в цветах и с запахом опишет, как этого мужика сгибали в бараний рог, да выбивали ему бубну… Ты этак основательно головой покачаешь: верю, дескать. Реалистично. Словно тебя самого хоть раз сгибали.
— Ну и что? — огрызнулся Сергей.
— Ну и все, — мило улыбнулась Висенна, — Вот потому ты и Спарку… Игнату… то ли не веришь, то ли завидуешь.
— Устал я от философских споров, — Игнат откровенно опустил голову. Висенна снова улыбнулась, но уже тепло:
— Так иди себе. Мы сами договорим.
Спарк облегченно зевнул, и теперь уже заснул по-настоящему. До утра.
Утром вернулось обеспечение. Из ТопРаума и из ТопТауна. Шкуры и меха продали, соль, зерно и наконечники для стрел закупили. Шуму наделали. Не такого, чтоб в холодную сажать. Но чтобы Ратуша и городская стража с ног сбилась — вполне хватило. Попробуй, обыщи целый караван, направляющийся в тот клятый лес… Да все лесовики похмельные, злые, здоровенные и почти безденежные. Ни взятки с них, ни выслуги. Может, и правда не на Лапушкин Распадок идут; как тут докажешь? Стражники поматерились-поматерились, да и выпустили. Обоз скользнул по укатанному зимнику, и через должный срок проезжал мимо почти завершенного постройкой Храма Жизни. Отсюда сани повернули кто куда, рассеялись по дворикам, и охотники, вспоминая праздничные пиры, потащили в дома покупки. Рикард и Майс бросились прежде всего в крепость, где нашли спящего под навесом золотистого грифона:
— Панталер!
— Ухфс!.. Чего?
— Чего-чего! Как все прошло? Сняли, наконец?
— Ага, — ответил Панталер, лениво шевеля крыльями, — Прямо с подоконника. Очень натурально получилось!
Усатый маг посмотрел на Мастера Лезвия:
— Ну, тогда можно и поздравлять идти. Подарки при тебе?
Тут часовой прокричал тревогу. Ворота захлопнулись, а на стену цепью побежала дежурная смена. По следу каравана рысью выкатилась восьмерка всадников под княжеским знаменем.
— Как это они нас на перегоне не догнали? — Майс почесал затылок, — И кто бы это?
— Посол Великого Князя ТопТаунского, Андрей Нишарг, и сопровождающие его лица! — прокричали с надвратной башни. Вызвали наместника; Спарк явился чуть синеватый от недосыпа, но к воротам сошел твердо:
— Сколько вас там?
— Все, что видишь.
— Впустите их. Невежливо держать гостей на морозе. Подайте угощение и соберите наших!
— Спарк!
— О, вы вернулись! Камень с плеч. Уже думал, взяли вас на заставах, сейчас выкупать буду.
Майс и Рикард подошли, приминая свежевыпавший снег. Хлопнули по плечам с двух сторон. Наместник покачнулся, но устоял.
— Что теперь?
— Погоди, узнаем, с чем гости прибыли… — Спарк показал на въезжающих послов.
— Чего тут узнавать! — грузно прыгнув с коня, к ним устремился Нишарг, — Увез девку! Назад не вернется, так?
— Так что? — ощетинился наместник, — Не за меня была просватана три года назад?
Андрей примирительно замахал рукой:
— Да уж вижу, что не только просватана. Платья не брали, брали книги — сама уходила.
— И не вернусь! — звонко бросила с галереи княжна. Посол заревел:
— Тогда и я не вернусь! Без тебя приеду, меня живьем в бочке засолят! Знаешь ведь, отец твой слово сдержит!
Алиенор растерянно подняла руки к вискам. Спарк легонько пожал плечами:
— Переходи на службу в Лес. Доврефьель от радости до потолка прыгнет. Мы тебя перевезем. А то, так у нас тут поживи — места хватит.
Нишарг молча посопел. Стянул меховую посольскую шапку, вытер лоб:
— Я Князю присягал. Умрет — туман с тобой, буду ваш. Раз ты меня обмануть сумел. А жить здесь не хочу. Поеду на юг, в ГадГород…
— Зимой?
Андрей снова запыхтел. Плюнул в снег. Растер выгоревшим светло-зеленым сапогом с остатками вышивки.
— Ладно. Если расскажешь, как увез ее… Так и быть, потерплю тебя. До весны.
Весной — рассвет!
На золоченой верхушке храмового купола вспыхивает первый луч. Рикард Олаус ловит его нарочно устроенными зеркалами, направляет в гранитный пол исполинской ротонды. Пол блестящий, гладкий, усеянный магическими знаками. Знаки вспыхивают тонко-зелеными черточками, проросшей сквозь гранит травой. Трава мгновенно вырастает выше колена, вскипает клубами — и вот уже изумрудная лава заполняет купол, разливаясь меж тридцати двух полированных опор светлого дерева.
А потом вспышка: розовый краешек солнца показался над щеткой леса, над восточным небосклоном. Крайний Северный Судья делает первый удар в большой храмовый барабан. И люди, собравшиеся к ритуалу, звонко бьют клинками в щиты, глухо — каблуками в землю. На широком стилобате золотом сияет ротонда; между золотых колонн пульсирует зеленое пламя — от густотравяного цвета до аквамарина; от бирюзы до «первотравья»; от черного гранита под сапогами и лапами — до ярко-золотого купола в нежно-лиловом рассветном небе.