Больше он ничего сказать не успел: конница влетела в деревню, и началась жаркая бессмысленная свалка. И пришлось Ярмату все-таки взять меч — из чьих-то уже остывших ладоней. Тут ему раз в жизни повезло: успел запрыгнуть на оседланного коня и скрыться в ночном лесу. На этом удача кончилась: конь скоро захромал, пришлось вести в поводу. Запасная одежда во вьюках оказалась коротка и тесна; по ней Ярмата опознала дорожная застава. Пришлось прыгать в реку, и опять неудачно: руками долбанулся о корягу. Не сломал, но пальцы на правой долго не гнулись. Хорошо хоть, не головой — но ушел голый и босый. Сидел в придорожных кустах, воя от бессилия.
Заметили его, конечно, мимоезжие купцы. Тотчас схватили, сунули в рабский ошейник и приставили к лошадям. Все бы ничего, да в холопах Ярмат уже нажировался. Надоело. Сбежал, как только дошли до ГадГорода.
Тут его подобрал Ильич — видная шишка в местной воровской жизни. Ошейник снял. Накормил. Думал вытесать из простоватого паренька сильного подручного. Уж, казалось, бы, жизнью обижен досыта — стало быть, и озлоблен. Обогреть, обласкать недорого… Направить злобу в нужную сторону…
И быть бы Ярмату очередным сборщиком рыночной дани, ненавидимым всеми, кроме шлюх. Да только совершенно случайно зашел Ярмат в «Серебрянное брюхо» — Ильич велел ему идти в другой трактир, где собиралось городское ворье, но деревенский парень попросту заплутал в городе и попал на Ковровую улицу.
А в «серебрюшке» Неслав как раз беседовал с Арьеном и Сэдди. Долго Ярмат комкал подаренную вором шапку. Не сгори его хата, может, и поверил бы в доброту Ильича. А так, пока выбирался из Княжества, насмотрелся всякого. Сколь вор ни нагребет, а уважения не украсть. Все равно изгой. Решил Ярмат: лучше уж с ватагой голову подставлять, чем стать всему городу врагом! Но как осмелиться подойти? И ведь не возьмут вчерашнего хлебопашца: разве он меч держать умеет?
Наконец, Ярмат бросил подарок в ноги, и для пущей решимости наступил. Выбрал себе другую жизнь — как сумел. Казалось, начало везти понемногу. Правда, вояка из него не вышел: в первой же стычке руку пропороли. Но зато никто не смотрел исподлобья. И доля была обещана та же, что и всем… И жил на Волчьем Ручье так, как в его родной деревне не жил даже староста — собственную комнату отвели…
Говорят также, что счастье долгим не бывает. Пожил Ярмат, пообтерся, поездил с караванами. А все равно не стал воином. Не почуял, чем обернется простое желание глоток молока попросить. Сунулся Ярмат в дверь одной из трех новых избушек. Схватили его под белы руки, вытащили из-за пояса нож, несколько раз ударили по бокам. Потом подняли и поставили перед чернобородым мужиком, вольготно рассевшимся на лавке. Бородач поковырял ножом в зубах, спросил:
— Не узнаешь?
— Ильич, паскуда?
— Дайте-ка ему еще! Забыл, гниденыш, кто с тебя ошейник снял?
— Перед тем, как коня забить, его тоже из ярма выпрягают… — прохрипел Ярмат.
Разбойники швырнули взятого на белые доски.
— Не попорти вид ему! — распорядился Ильич. — Наши готовы все?
Нож! До ножа бы дотянуться! Вот же он, под лавкой… Да только смотрят наверняка… Сразу не убили, значит, хотят чего-то. Ну, тут догадаться нетрудно…
— Откроешь нам вход в крепость… — Ильич наматывал на толстый палец бороду колечками. Двое его подручных вздернули пленника на ноги и приставили сзади острые спицы. Спица не нож, в складках одежды не так просто заметить. А убивает надежно.
… - Понял?
— Вас слишком мало! — Ярмат выдавил улыбку, — Еще во дворе вас голыми руками передушат!
— Десять восьмерок это ему мало… — проворчал левый бандит. И главарь тотчас ударил его прямо в лоб топориком из-за пояса, зарычал надсадно:
— Урод!!! Ублюдок!! Туманная падаль! Я что, неясно говорил?! Ни одного слова при нем!
Незадачливого грабителя бросили тут же под лавкой. На его место немедля встал другой. Пленника осмотрели: нет ли красных брызг.
— Вино!
На голову и воротник полилось вино. Понятно: поведут, словно бы пьяного. Тут и перекошенная рожа, и глаза шалые — все будет объяснено.
— А то, может, глотни? Напоследок-то? — гыгыкнул правый бандит, — Пей, пока мы добрые!
Главарь приблизил лицо к лицу бывшего крестьянина:
— Поможешь нам — равную долю получишь. Без обмана. Не поможешь — там и останешься, на склоне. А хутор все равно наш. Раз уж ты слышал, сколько нас.
Ярмат содрогнулся всем телом. Десять восьмерок! А в стенах одна полная восьмерка будет ли? Ведь Спарк и Ратин ушли с караваном! Первый весенний караван, открытие пути… Йолль на охоте, Дален с ним тоже.
Пленника повели на улицу, с обеих сторон придерживая под руки. Тут-то и понеслась перед глазами Ярмата вся его неказистая жизнь. Обидно: смерть ведь не лучше будет! Либо своих предать, либо погибнуть дуром, ни разу мечом не махнув в отместку…
Ильич хмуро посмотрел вслед, обернулся внутрь дома:
— Думаешь, не продаст своих?
Показавшийся из полутьмы Шеффер Дальт дернул тонкими губами:
— Зря ты позволил жителей в хатах перебить. За их бы спинами, крепость бы нам сама открыла ворота.
Главарь поморщился:
— У меня не войско. Хотели ахтаны позабавиться — ну так пусть. Мы холм все равно возьмем. Ты же точно указал? Этот у них самый невезучий, верно?
Коротышка кивнул и добавил:
— Как раз ему тогда руку порезали. А тот, который умеет собак натравливать, ушел с караваном.
Караван неспешно катился по сырой весенней степи. Еще пара октаго — изо всех щелей рванет к небу зелень. Мокрая морось холодна только для людей. Промерзлую землю она, наоборот, согревает. Самая холодная вода теплее самого теплого снега — вот и тают белые пятна… Пять-шесть солнечных деньков — и все, округу не узнать.
Спарк не знал, в какие страшные тиски угодил Ярмат. Зевал от скуки, глядя на пятнистую степь. Думал: «Гроза собирается над Волчьим Ручьем». Видел тучи по всему северному горизонту, вспоминал прошлогодний Месяц Молний: на земле еще снег, а над головой ветвистые огненные деревья, зарево в полнеба…
И все же, хотя Волчий Ручей не боялся ни ветра, ни ливня, Проводник то и дело беспокойно хватался за боевой нож. Наконец, Ратин тоже это заметил. Подошел, спросил:
— Чуешь что нехорошее, Спарк?
Проводник кивнул.
— Дозоры бы разослать, так некого… И кони на мокрой глине только оскальзываться будут… — Атаман потер небритый подбородок. Указал вперед:
— Там тучи, видишь?
— Дорогу наверняка размыло, — опять угрюмо кивнул Спарк.
Ратин пожал плечами. Хотел сказать: «Ничего страшного!» — что-то удержало. Ограничился коротким хмурым замечанием:
— В хутор войдем завтра.
Завтрашнего дня не будет, думал Ярмат. Вору слово держать или не держать — игрушки. Как повернется. А зачем Ильичу с ним делиться, если убить проще?
Выбор небогат. Либо попросить, чтобы открыли калитку… Предать. Либо… Либо что? Гордо крикнуть? Так не поверят: видно же, что пьян в дугу.
А смерть одна.
Какая могла бы получиться судьба!
Если бы не князь со своим указом. Если бы хоть потом повезло больше. Хотя бы Неслава встретить раньше, чем этого ублюдка бородатого… «Если» да «если»!
Ну, и чего же делать теперь? Вон уже Таберга на башне видно. Если бы ему знак подать! Да какой? И опять же: поверит ли? Подумает: пьяный…
— Пьяный? — Таберг удивленно прищурился.
— Ярмат — пьяный? — насторожился Ульф. — Он же капли в рот не брал…
Стрелки, не сговариваясь, глянули вниз: троица уже топталась перед входом. Ярмата хлопали по щекам, наверное, приводя в чувство.
Таберг наклонил голову. Ульф помчался за Неславом, прыгая через три ступеньки. Оставшийся на вышке полесовщик принялся внимательно осматривать поселок, выискивая признаки близкого штурма. «Могло получиться» — думал он. — «Очень даже могло. Одного из нас взять. Привести, вроде как пьяного. Вот только Ярмат зелена вина в рот не берет. Как и красного. Рассказывал, что зарекся. Только брага, и только по праздникам… А жив он хотя бы там?»