Впрочем, медальон был заделан наглухо, так что открыть его было невозможно. Это, вероятно, сделано было из предосторожности, для того, чтобы не потерялся вложенный в него вензель.
Покуда господин мэр рассуждал с почетными обывателями, собравшимися для того, чтобы подать каждый свое мнение — и надо отдать и справедливость, все мнения, совершенно несогласные между собою, отчего не выходило ничего, кроме всеобщего спора, — жена толкнула меня локтем, и на ухо шепнула мне:
— Послушай, попка… это она меня называла попкой, ведь тогда еще у нее подагры-то не было!.. Ежели ты хочешь, попка, то мы оставим эту девочку у себя. Своих детей у нас нет, она нам их заменит, а в случае если и свои дети пойдут, ей все-таки в гостинице всегда найдется место.
Мне и самому такая мысль пришла в голову. Кстати, у меня был в это время срочный платеж, и я не знал, как выпутаться из беды… Конечно, я бы и без денег взял к себе ребенка!.. Но те полторы тысячи франков, которые найдены были у кормилицы, выручили меня из большой беды. Принимая в уважение все это, я предложил господину мэру оставить у меня эту девочку, которая так неожиданно осиротела у меня в доме.
Господин мэр посоветовался с остальными членами, и после долгих совещаний пришли к следующему решению:
— Если вы согласны взять на себя все попечения об этом ребенке — образовать и научить ее настолько, насколько можно образовать и научить в нашей стороне, и, главное, если вы обещаетесь всегда хорошо обращаться с ней, то вам представится право располагать ее деньгами по вашему усмотрению… с прибавлением к ним еще восемнадцати франков, найденных в кармане у ее кормилицы. Эти деньги вполне вознаградят вас за все издержки, которые вы сделаете для нее. Но вы должны также обязаться беречь этого ребенка, не выгонять ее, когда она уже вырастет. В случае же, если она сама захочет оставить вас, то вы тоже не вправе будете силою удерживать ее, она должна быть совершенно свободна. Наконец, вы должны навсегда оставить при ней и этот медальон с волосами, и бубновую даму, на которой написано несколько строк. Только это поможет ей когда-нибудь отыскать родных.
Я дал торжественное обещание исполнить все то, чего от меня требовали, и смело могу сказать, господа, что свято исполнил свое обещание. Так как мы, в сущности, все-таки не знали хорошенько имени ребенка, то и прозвали ее Вишенкой в честь ягод, которые она так любит, а также в воспоминание о бедной кормилице. И вот уже пятнадцать лет прошло с тех пор, а никто еще не осведомился в этой стороне ни о ребенке, ни о женщине, умершей в нашем доме.
Вишенка наша получила образование: она умеет читать, писать и даже считает немножко… Голос у нее что твой соловей, что ни услышит, все споет, и что ни увидит — все переймет. Стоит каким-нибудь бродящим музыкантам пропеть или проплясать перед нашими окнами, и на другой же день Вишенка наша и поет, пляшет так же. Одним словом, вы сами видите, что я не обманул вас, что эта девушка здесь живет вовсе не в прислугах. Она здесь почти совершенно свободна… Впрочем, у нее престранный характер: то она весела, прыгает, поет, пляшет целый день, словно подученная, то вдруг сделается грустна, задумчива, молчалива, и все это без всякой очевидной причины… Но, делать нечего, мы к этому уже привыкли и не мешаем ей.
Господин Шатулье, в заключение рассказа своего, отвесил низкий поклон своим слушателям, но трактирщик сказал далеко еще не все. Он, видимо, старался не упоминать ни о красивом личике, ни о грациозной талии Вишенки, тогда как в душе он глубоко ценил то и другое, и чем более росла молодая девушка, тем более усиливалась привязанность к ней господина Шатулье. С тех пор как Вишенке исполнилось шестнадцать лет, привязанность эта начала проявляться во множестве маленьких услуг, знаков внимания, нежных ласк и ласковых слов, которые Вишенка принимала сначала с искренней благодарностью и которыми затем начала сильно тяготиться. Наконец не осталось уже ни малейшего сомнения относительно свойства чувств господина Шатулье, который, не довольствуясь знаками вниманиями и ласками, принялся за вздохи и нежные признания. Молодая девушка, с должным уважением выслушивавшая все, что говорил ей трактирщик, покуда она видела в нем только своего благодетеля, самым бесцеремонным образом прогнала его, когда он вздумал принять на себя роль влюбленного, и объявила, что при новой попытке почтенного Шатулье на донжуановские проделки она все расскажет его жене.