— Вот как вы стали поговаривать, племянник.
— Я отвечаю вам как следует, милая тетушка.
— Но тетушка ваша, верно, устала с дороги, — говорит Вишенка мужу. — Не прикажете ли проводить вас в приготовленные для вас комнаты? — прибавила она, обращаясь к госпоже де Фиервиль.
— Сделайте одолжение, я хочу переодеться. К вам приезжают когда-нибудь соседи?
— Нет, никогда.
— Так вы живете, как в монастыре.
— У нас, впрочем, гостит теперь мой старый профессор музыки, господин Гишарде. Он дает Агате уроки на фортепьяно.
— Господин Гишарде? Отлично!.. Пойдемте, сударыня, я желаю пройти к себе.
Вишенка, проводив госпожу де Фиервиль в приготовленные для нее комнаты, возвратилась к мужу.
— Ну, как ты ее находишь? — спросил Леон.
— Я вообразила себе, что она стара, а она еще молода, твоя тетушка.
— Да, ей лет сорок, не больше.
— Она, вероятно, была очень хороша?
— Да, она была хороша, но никогда не имела в лице особой приятности.
— Может быть, друг мой, если бы она не смотрела на всех так гордо и так насмешливо, уверяю тебя, она бы мне понравилась, если бы она была со мной хотя бы немного приветлива, не сердилась на меня за то, что я твоя жена! Право, я готова ее полюбить.
— Потому что ты добра, душа моя, тебе не понятно удовольствие, которое испытывают некоторые люди, насмехаясь, порицая и оскорбляя других. Ты не подозреваешь, что есть личности, под видом самой изящной вежливости старающиеся наговорить как можно более неприятного, обидного, язвительного ради красного словца. Таким особам ничего не стоит поднять на смех своего лучшего друга, лишить доброго имени женщину.
— Боже мой! Но это же ужасно!.. И подобное часто случается в большом свете?
— Вообще, моя милая, свет только и живет злословием. И можно радоваться, когда он не доходит до клеветы. Женщины всегда ужасно злятся друг на друга, они в этом отношении гораздо неумолимее мужчин, это признано, если в обществе вы знаете двух женщин, находящихся между собою в неприязненных отношениях, вам стоит только прислушаться к их разговору, и вас поразит беглый огонь едких слов и насмешек. И я заметил, что самые глупые, по-видимому, женщины никогда не замедлят ответить на злобное замечание, всегда найдутся. Это доказательство, что ум и находчивость злобы не одно и то же. Часто мне приходилось слышать в обществе следующие отзывы о женщине, только что выставившей в смешном виде многие личности: «Как она умна! Как славно она их отделала». И потом, когда мне случалось познакомиться с подобной женщиной, я скоро открывал, что этот злоречивый, насмешливый ум не заключал в себе ничего хорошего, что у особы этой не было ни здравого смысла, ни доброго сердца, ни ясного понимания вещей.
— Разве тетушка твоя такова?
— Нет. Я не говорю. Но эта женщина никогда, должно быть, не знала любви. Она не любила, вероятно, и своего мужа.
— Она вдова?
— Да. Двадцати одного года она вышла замуж за господина де Фиервиля, дворянина знатной фамилии. Это, вероятно, льстило ее самолюбию.
— Были у нее дети?
— Нет, не было.
— Ах, друг мой, вот причина, почему у нее такой своенравный и угрюмый характер. Если бы у нее были дети, она была бы добрее.
За несколько минут до обеда госпожа де Фиервиль пришла в гостиную. Вишенка предложила ей пойти в сад с ней, на что она согласилась. Леон остался в доме, под предлогом подвести итоги некоторых счетов, но, в сущности, потому, что ему хотелось, чтобы жена его и тетка познакомились поближе. Он думал, что Вишенка может только выиграть во мнении госпожи де Фиервиль.
Но, прохаживаясь по прелестным дорожкам сада, госпожа де Фиервиль обращается с Вишенкой с холодностью, которая не допускает никакого сближения. Когда молодая женщина обращает ее внимание на какой-нибудь прекрасный вид или рассказывает, что находится в таком-то строении, она выслушивает ее с величайшим вниманием, но с таким видом, как будто осуждает каждое ее слово, каждое выражение. Когда же молодая женщина заканчивала говорить, гостья или не отвечала ей совсем, или же произносила междометие, которое можно было истолковать различным образом.
Вишенка очень обрадовалась, услышав обеденный звонок. Для нее была неприятна прогулка с госпожою де Фиервиль.
Присутствие за обедом господина Гишарде оживляет общество. Профессор музыки — природный меломан, он не понимает, как можно жить без музыки, и приходит в величайшее удивление, слыша, что госпожа де Фиервиль не музыкантша.
— Как, сударыня, вы не играете на фортепьяно?
— Я ни на чем не играю, милостивый государь.
— Не играете и на арфе, ни даже на гитаре?
— Повторяю вам, что не играю ни на каком инструменте.
— Но вы, вероятно, поете?
— Нет, милостивый государь, и никогда не желала.
— Честное слово, это удивительно! Вы редкость, сударыня.
— Что вы этим хотите сказать, милостивый государь?
— То, что вы составляете исключение, сударыня.
— Потому что вы преподаете музыку, значит, считаете, что все должны ее любить?
— Так вы не любите музыки?
— Ах, боже мой, я ее не люблю и не ненавижу. Я слушаю ее равнодушно, как и все, что приходится слушать в наших гостиных.
— Что же касается вас, мой милый Гишарде, то я уверен, что вы сдетства любили музыку?
— Да, государь мой, уже с шести лет я сочинял на детской свистульке вариации на тему песни «При свете луны», и, конечно, впоследствии я бы не оставил сцены театра, если бы не желал посвятить себя всецело музыке.
— Вы были актером, мой милый профессор?
— Да. Всего лишь год, но каждый вечер у меня появлялась хрипота, и я решил покинуть сцену.
— Как, милостивый государь, вы принадлежали к театральной труппе? — презрительно замечает госпожа де Фиервиль. — Право, мне кажется, что если делаешь подобные вещи, то следует их скрывать.
— Почему же это, сударыня? — отвечал профессор, поднимая голову. — Что постыдного быть актером? Разве не на театральной сцене блещут величайшие таланты, которых желают видеть у себя все государства Европы? Предрассудков против актеров более не существует, сударыня, разве вы желаете их воскресить?
— Я нахожу, милостивый государь, что следует уважать все предрассудки, но, конечно, здесь не будут со мной согласны.
Произнося эти слова, она смотрела на Вишенку, которая в продолжение всего разговора едва могла скрыть свое волнение. Чтобы прервать этот разговор, Леон спешит встать из-за стола и, подводя к фортепьяно Вишенку, говорит:
— Сыграй нам что-нибудь, моя милая.
— Тетка твоя не любит музыки, — тихонько отвечает ему Вишенка.
— Тем лучше! Я буду несказанно рад, если жизнь у нас ей не понравится.
Госпожа де Фиервиль берет свое вышивание и слушает музыку, не говоря ни слова. Леон ей предлагает сыграть партию в вист, но она сухо отвечает:
— Благодарю, я не люблю играть в карты.
— Что же любит эта женщина? — тихо спрашивает профессор.
— Ничего.
— Она хорошо делает, потому что ей никто бы не стал платить взаимностью.
Следующий день проводят как и первый, только Вишенка говорит мужу:
— Прошу тебя, друг мой, если тетушка твоя захочет пойти гулять, не отпускай меня с ней одну, потому что, когда я с ней говорю, она мне не отвечает ни слова… она довольствуется тем, что вместо ответа смотрит на меня, но смотрит так, как будто хочет прочитать все мои мысли. Боже мой! Она ничего не найдет в моем сердце, кроме любви к тебе, уважения к ней и сожаления, что я не могу заслужить ее расположения.
— Ты имеешь все мое расположение, всю мою любовь, разве это не лучше?..
— О, да, друг мой!.. Ради любви твоей ко мне я готова переносить презрение, которое показывает твоя тетка… потому что я вижу, с каким пренебрежением она смотрит на меня.