ЧАСТЬ 1
Глава 1
Двадцать восьмой год пребывания Кирилла в этом гостеприимном мире стремительно приближался к финишному рубежу, предполагая в последний день лета перепрыгнуть на следующую цифру – двадцать девять, чтобы начертить новый виток спирали его жизни. И уже седьмое лето подряд он с удовольствием посвящал себя работе в детском лагере в роли вожатого, неутомимого наставника современной молодежи.
Еще в бытность скромным студентом-третьекурсником, подзаработать во время летних каникул его подбил старинный школьный друг, но сам, пробыв в лагере всего две смены, сбежал, не выдержав трудной и ответственной работы с детьми. А вот Кирилл остался. Немало этому поспособствовало и вспыхнувшее чувство к курносенькой сероглазой вожатой из младшего отряда, с которой в то первое лагерное лето у него завязался бурный роман, ничем, впрочем, не завершившийся. Вернее, завершившийся их полным разрывом, разладом и разбегом в разные стороны, да к тому же неприятным, горьким осадком послевкусия.
Очевидно, накал страстей подогревался исключительно жарким летним зноем, да теплым, как парное молоко, морским прибоем. А как только погода стала портиться, сентябрьские дожди смыли приливы нежности, октябрьский листопад засыпал разноцветным узором чувство влюбленности, ноябрьский ветер напрочь выдул последние нотки привязанности. Декабрь же похоронил остатки воспоминаний о летнем романе под сугробами первого снега.
В последующие годы, точнее сказать, лета, Кирилл был осмотрительнее и серьезных лагерных романов не заводил, обходился случайными, кратковременными связями.
Пять лет назад, после окончания университета, получил красный диплом, звание магистра, и предложение остаться в должности преподавателя на кафедре высшей математики с последующим поступлением в аспирантуру и защитой диссертации. Этому предложению благоприятствовал и тот опыт работы с детьми, приобретенный в летнем лагере, умение организовать и сплотить коллектив, отсутствие страха перед разнузданностью современной молодежи. Кирилл был не из робкого десятка, имел твердый характер, уверенный взгляд стальных серых глаз, способность легко подчинять себе людей (и детей!), спортивные габариты – без малого двухметровый рост. Громогласной строгостью внешнего облика напоминал пролетарского поэта Маяковского, сошедшего прямо со страниц школьного учебника.
Директриса лагеря, впервые увидев Кирилла, всплеснула руками и удивленно воскликнула:
– Боже, кто к нам пожаловал, Владимир Владимирович, не дать не взять. Ну, Вы же вылитый Маяковский. Поэт у меня еще вожатым не работал. Стихов, батенька, не пишите?
– Нет, стихов не пишу, а вот задачки решаю. Я по профессии будущий математик. Хотите, квадратный корень извлеку?
– Не надо, голубчик, корни трогать, пусть растут, а вот задач, требующих принятия быстрого и верного решения, у нас в лагере хоть отбавляй. Если Вы любите и умеете их решать, тогда мы сработаемся….
А нынешней весной Кирилл наконец-то поставил жирную точку на последнем листе своей диссертации, потешив личное самолюбие присвоением ему кандидатской степени, положительными отзывами нескольких профессоров и крепким рукопожатием ректора.
Летние месяцы, проводимые им в детском лагере, странным образом, постепенно и незаметно, переросли в навязчивую привычку, своеобразный наркотик. И он уже решительно не мог понять, как можно провести лето в душном пыльном городе, под опекой мамы, с которой жил в двухкомнатной квартире хотя и в дружественных, но, за долгие годы совместного проживания, утомлявших его чрезмерной заботой, отношениях.
Лагерь, дети, море, лес, природа, свежий воздух, простор и раздолье – все это каждый раз с неумолимой силой манило его к себе.
Еще весной он списался с директором лагеря, не возражает ли она взять его на работу и на этот сезон.
Ах, нет, конечно, не возражает, более того, очень рада, всегда пожалуйста, милости просим. Как можно отказываться от такого красавца, такого замечательного вожатого и педагога.
И вот еще одно лагерное лето распахнуло свои знойные объятья, пахнущие морем, солнцем и лесом, каждодневными заботами и проблемами. Ничем не примечательное лето, если бы не событие, круто изменившее всю его жизнь…
Приехала последняя, третья смена ребят. Вожатые, воспитатели, руководство – все вышли встречать детей к автобусам.
Природная учтивость и внутренне благородство призывали Кирилла держаться джентльменом и встречать каждую выходившую девочку. Он галантно подавал руку, помогал выносить тяжелые рюкзаки и сумки. Монотонно выполнял одни и те же действия: поднял глаза, посмотрел в открытую дверцу автобуса, увидел на площадке девочку, принял у нее сумку, подал руку, помог ей сойти со ступенек. И опять: посмотрел в автобус, взял сумку, подал руку, помог сойти. И еще раз: посмотрел, подал, помог. В глазах уже рябило от новых лиц и пестрых одежд.
Подняв очередной раз глаза, он впервые увидел ЕЁ…
Там, внутри разинутой автобусной пасти, стояло воздушное Облако, нежное, прозрачное, в легком белом платьице с рассыпавшимися по юбке красными вишенками, и тащило за собой большую дорожную сумку.
Сумка судорожно цеплялась болтающейся длинной ручкой за какой-то угол и никак не желала покидать автобус. Девочка оглянулась, пытаясь отцепить запутавшийся ремешок и, не заметив следующих нескольких ступенек, полетела вниз. Если бы Кирилл не подхватил ее тогда, асфальт расписал бы милое личико замысловатыми узорами царапин и ссадин.
В тот момент, когда Кирилл держал это эфирное существо в своих крепких объятиях, на него уставились два блестящих глаза, темно-коричневые с вишневым отливом, сверкнувшие на фоне голубой бесконечности космоса как две яркие, зигзагообразные молнии – или ему это только показалось? – слившиеся в районе мозжечка в единый сверкающий луч, который электрическим током пронзил его насквозь и ушел в плодородное земное лоно. А вслед за ним, тем же маршрутом – сверху вниз – проследовал легкий холодок, внезапно сковавший тело и сделавший ватными ноги, готовые подкоситься и рухнуть вместе с хозяином и его драгоценной ношей, все еще притиснутой к парализованному небесным дефибриллятором сердцу.
Сколько времени держал он эту девочку прижатой к себе, Кирилл затруднился бы ответить даже под пыткой инквизиции. Может долю секунды, а может несколько минут. В это мгновение время остановилось, или замедлилось, или повернуло вспять, вычерчивая в его сознании спирали и петли Мёбиуса.
Что это было? Молния? Ее глаза пронзили его разрядом в несколько тысяч вольт? Откуда взялся среди ясного неба и солнечного дня этот огненный зигзаг? Кирилл готов был поклясться, что сию минуту видел молнии светящееся жало.
Молния была его роком. Она мистическим образом преследовала его. Она своей смертоносной, сверкающей силой четырнадцать лет назад разделила спокойную, размеренную жизнь на до и после, отняв у него сестренку. И вот опять молния. Чем на этот раз грозит ему встреча с электрической стихией? Или это раненное подсознание играет с ним злую шутку?
Девочка не вырывалась. Висела у него в руках и смотрела в глаза, как зачарованная, не смея моргнуть или пошевелиться.
Когда Кирилл опустил ее на землю, помог вытащить из автобуса сумку, где-то внутри, в самой глубине, зашевелилось нечто, имени которому он не знал, но точно почувствовал в себе его тяжесть. И весило это Нечто, как хорошая пудовая гиря. Оно сдавило горло, перехватило дыхание, сжало стальной клешней грудную клетку. Откуда оно взялось? Неужели влетело вместе с молнией и зацепилось за внутренние органы, предположительно за сердце.
Выходили из автобуса и другие дети. Кирилл помогал им машинально, сквозь туманную дымку внезапно нахлынувшего чувства. А Нечто краем глаза следило и не выпускало из поля зрения платьице с вишенками. "Вишенка" – так Кирилл прозвал ее. Интересно, сколько "Вишенке" лет и в какой отряд она попадет?