Рома тряс ствол молодой березы возле корпуса, а Вишенка стояла под ней, высоко подняв руки, выставляла ладошки навстречу падающим с листвы каплям, ежилась, когда мокрые бусины сыпались ей за шиворот, восторженно смотрела при этом на Кирилла и смеялась…
Глава 13
Глядя на нее с веранды, Кирилл подумал, что возможно, Вишенка так безудержно притягивает его потому, что воплотила в себе ту далекую, нереализованную, трагически оборвавшуюся мечту?
Кирилл очень любил свою сестру. Света была младше на пять лет и поэтому охотно слушалась его во всем, бегала за ним хвостиком, все повторяла, как обезьянка.
На ней он отрабатывал навыки быть героем, защитником, настоящим мужчиной. Она могла это оценить. Ему доставляла удовольствие ее беззащитность, так как на этом фоне он выглядел мужественным. Ее глупые вопросы позволяли чувствовать себя умным. Ему нравилась ее слабость, потому что рядом с ней он ощущал себя сильным.
Кирилл, на правах старшего, развивал, воспитывал, лепил из сестры то, что хотел. Она безропотно подчинялась, радовалась, что у нее такой брат, который с безграничной любовью возится с ней, играет, читает книжки, защищает, помогает во всем. У него можно спросить и он ответит, можно пожаловаться и он накажет обидчика, можно поплакаться и он пожалеет. Ведь он был старше, он был мужчина, он был рыцарь, ее покровитель и защитник.
Отец с ними не жил – ушел к другой женщине, еще до рождения Светы. Полностью отрекся от семьи, не хотел видеть детей, не платил алиментов. Мать простила его, а вот Кирилл нет. Сын смутно помнил отца, в детских воспоминаниях о нем не осталось ничего хорошего, да и плохого не осталось. Впрочем, ничего не осталось и Кирилл вычеркнул это пустое место из своей памяти, из своего сердца и сознания.
Освободившееся пространство заняла сестренка. В тот год, когда ушел отец и родилась Света, закончилось его детство. Он стал взрослым.
Мать растила их одна, работала на двух работах и очень уставала. Так что воспитание детей целиком и полностью лежало на нем – с того момента, как Свету принесли из роддома, Кирилл взвалил на себя ответственность за двоих. Сам воспитывал и себя и ее, как взрослый, самостоятельный и серьезный человек. Всегда оставался в доме за старшего, даже когда ему было всего пять лет. Сам забирал сестру из садика, играл и читал книжки, кормил, купал, укладывал спать. Когда Света пошла в школу, делал с ней уроки. Он заменил ей и отца, которого у них не было и мать, допоздна задерживающуюся на работе. Он был единственный мужчина в доме и всегда осознавал это. Если не он, то кто же защитит своих любимых женщин – мать и сестру.
Кирилл готовил ей манную кашу, которая получалась с комочками, да еще и пересоленная. Делал бутерброды для школьных завтраков. Вспомнил, как однажды катал сестру на велосипеде и ее стопа попала между спицами. Как Света плакала, а он бежал домой со своей драгоценной ношей на руках, и всё успокаивал, говорил ласковые слова и не подпускал сердобольных прохожих, желавших ему помочь.
Вспомнил, как купал ее. Водружал этого карапуза-малыша в ванную и намыливал. А она стояла в хлопьях пены, терла лицо кулачками и визжала, когда мыло больно щипало глаза. Она не стеснялась его даже тогда, когда ей минуло десять, а ему исполнилось пятнадцать, потому, что он купал ее с рождения гораздо чаще, чем мать. Знал каждую клеточку ее тела и по этой причине у него не возникало к ней никакого влечения, характерного для его возраста. Она не была для него тайной, как другие девочки, на которых он заглядывался, которых хотел, которые вызывали чувственное вожделение и вполне понятный интерес.
А когда укладывал спать, то пел ей колыбельные. Голоса у него не было и слуха тоже, и его колыбельные больше походили на страшилки про серых волков и чей-то там бочек, но она слушала с восторгом и просила спеть еще. И он пел, пока не раздавалось в ответ характерное сонное дыхание. И тогда он поправлял одеяло, тушил свет (Света боялась спать без света – вот такой каламбур) и тихо прикрывал за собой дверь.
Он таскал ее на все школьные мероприятия: походы и поездки, концерты и конкурсы. Все в классе привыкли, что Кирилл никогда не приходит один, а всегда держит за руку младшую сестру. Она передружилась с его классом, стала маленьким придатком к их коллективу, ее присутствие на их мероприятиях никого не напрягало.
Все знакомые удивлялись, заявляя матери:
"Кирилл очень любит Свету, он так возится с ней. Большая редкость такие отношения между братом и сестрой. Наши, например, дерутся безбожно и постоянно спорят."
Да, он любил ее, как любят существо, которому отдано огромное количество душевных и физических сил, в которое вложено слишком много чувств и эмоций, с которым прожита бок о бок целая жизнь – ее недолгая жизнь….
И на пике этой братской любви, смерть разделила их, отняла у него самое дорогое, оставив пустоту в душе, чувство одиночества, оборвавшиеся надежды…
Теперь Кирилл спрашивал себя, а не потому ли ему так нравится возиться с детьми – взять хотя бы неубывающее желание из года в год работать в летнем лагере. И не нашел ли он в Вишенке аналог своей сестры? И теперь в ней хочет воплотить все то, что смерть не дала ему реализовать.
Нет, внешне это были две разные девочки, совсем не похожие друг на друга. Света была светловолосая и голубоглазая. Ее потому и назвали Света, что родилась с белыми, как бумага, волосами. А у Вишенки темно-русые кудри и такие же темно-карие глаза. Света была курносая, а у Вишенки носик ровненький. У Светы губы были тонкие и яркие, а у Вишенки пухленькие и розовые. Света была коренастая, крепкая девочка, а Вишенка тоненькая и изящная. И только ямочки на щеках одинаковые: одна немножко больше, зато другая немножко выше.
А вот ужимки, привычки, какие-то движения перекликались, поражая своей схожестью. Неоднократно Кирилл замечал такой до боли знакомый жест, или взгляд, или поворот головы, что у него на сердце лопался и начинал кровоточить старый рубец.
И тогда он пытался остановить сочившуюся из душевной раны кровь и неистово шептал:
"Нет, это другая девочка, не ищи в ней сестру, это не она, это другой ребенок, слышишь, дру-гой!"
Но Нечто тыкало в него указательным пальцем: "Ты потому и заметил ее, что нашел в ней то дорогое сердцу, что когда-то потерял."
Кирилл не соглашался: "Но она мне нравиться совсем не как сестра. Мне хочется ее обнять, поцеловать, обладать ею, в конце концов. А это далеко не братские чувства."
Нечто резонно парировало: "Ну и целуй, кто против. Сам же твердишь, что это другая девочка. Просто, это твой шанс дать ей то, что не успел дать сестре. Но кто тебе мешает добавить к этому что-то большее. А заодно и старую рану залижешь."
"А может мое безумство и право. Может в этом и состоит смысл моей жизни, задача, возложенная на меня Всевышним? Все! Не могу больше. Если подумаю еще немного на эту тему, мозги окончательно закипят и испарятся. Хватит воспоминаний! Хватит Былого и Дум."
Глава 14
Гроза сблизила их, разделив одну на двоих тайну. Теперь Кирилл часто ловил на себе заинтересованный взгляд, по-прежнему застенчиво убегавший в сторону или прятавшийся за опущенными ресницами, стоило лишь обратить на нее внимание. Иногда Вишенка награждала вожатого мимолетной улыбкой, обрамленной забавными ямочками на стыдливо отворачивающемся лице…
В среду на утренней линейке начальник лагеря тожественно объявила, что сегодня необычный день: "золотая середина" лагерной смены – праздник "День экватора" – то есть, одна половина третьего заезда уже прожита, другая часть еще впереди. Выразила надежду, что к этому времени все, кто хотел, уже передружились, освоились, многому научились, достигли определенных результатов и теперь могут показать себя, продемонстрировать свои навыки и таланты, посвятить, так сказать, оставшиеся дни полноценному отдыху в дружном коллективе.