Кирилл спохватился. Отмахиваясь от соблазнов и уговоров похотливого Нечто, он, на каком-то последнем островке затуманенного сознания, внял настойчиво стучавшей в голове мысли: "Боже, что я делаю. Зачем истязаю себя. Так можно совсем потерять голову и наделать глупостей. И мне мучительно и ее довожу до состояния возбуждения, незнакомого ей. Нет. Надо прекратить эти терзания. Все равно ничем не разрешиться данная ситуация."
И, переборов себя, натянул на плечи кофточку и, нежно поцеловав в щечку, отстранил ее:
– Ксюша, девочка моя, может нам прекратить наши ночные свидания?
В глазах Вишенки повисло отчаяние.
– Почему? Я Вам надоела? Я плохо себя веду? Я плохая, распущенная, развратная девчонка, да? Девушка не должна такое позволять, правда? – говорила Ксюша, чуть не плача и, резко повернувшись, бросилась бежать по песку в направлении лагеря.
Кирилл в три прыжка догнал беглянку и прижимая к себе, забормотал:
– Ты самая хорошая, самая милая, самая лучшая. Я тебе очень благодарен за все. Прости, я совсем не то имел ввиду. Просто ты не высыпаешься, ходишь сонная. Я волнуюсь за твое здоровье.
– Кирилл Андреевич, я дома высплюсь. У нас так мало дней осталось.
– У нас с тобой впереди вся жизнь. Я не собираюсь отказываться от тебя. Ты моя девочка, моя радость.
– Я Вам в городе не буду нужна и мне родители не разрешат с Вами видеться, – обреченно произнесла она.
– Я что-нибудь придумаю, мы будем вместе, не волнуйся.
И он осыпал серией поцелуев кончик ее носика, ласка, которая приводила Вишенку в восторг. Он прикасался губами к этой кнопочке, нежно покусывал, облизывал языком, а когда она, смеясь и отворачиваясь, пыталась увернуться, крепко прижимал к себе, ловил и снова обволакивал нежностями эту крохотную выпуклость на ее лице.
А потом взял руками за талию – ему давно хотелось узнать, сможет ли он обхватить ее. Подушечки средних пальцев встретились у нее на спине, и лишь нескольких сантиметров не доставало для того, чтобы большие пальцы сошлись на животике. "Вот если сжать посильнее, пожалуй, сомкнуться. И где в таком маленьком пузике умещаются желудок, почки, печень и еще масса других органов? "
Кирилл, держа за талию, поднял Вишенку высоко вверх над собой, как подкидывают маленьких детей.
– Ой, я боюсь, боюсь, – завизжала Ксюша и он опустил ее обратно.
– А еще, котенок мой, я каждый раз наблюдаю за тобой в столовой. Ты почти ничего не ешь. Смотри, какая худенькая, – сказал он, меняя тему.
– Я ем, но мне почему-то не хочется, – оправдывалась Вишенка.
– Так нельзя. Ночами не спишь, днем не ешь – совсем ноги протянешь. Родители увидят свою дочку изможденную, с синяками под глазами, впалыми щеками, испугаются и больше в лагерь никогда не пустят. Так что ты прекращай это, нужно кушать. Обещаешь? Я прослежу. А то буду кормить мою крошку с ложечки, как маленькую, на виду у всего лагеря и тебе будет стыдно, даже малыши будут смеяться.
Ксюша тоже засмеялась своим серебряным звонким голосочком, который елейным бальзамом смазал его влюбленную душу.
Глава 26
В пятницу после обеда Кирилл, проходя мимо медпункта, заметил бегущую ему навстречу медсестру Таню.
– Что случилось? Ты чего такая всклокоченная?
– Да Витьку из пятого отряда повезем сейчас в Акимовку, в больницу. Криком кричит, у него с ушами проблема – одно заложило и он ничего не слышит, а другое болит так, что на стенку лезет.
– Слушай, я с вами поеду. Вы ведь туда и обратно?
– Я думаю, у него серные пробки в ушах, так что прочистят и все будет нормально. А тебе зачем?
– Мне в магазин надо.
– Ты с шофером, Петром Григорьевичем, договаривайся. А тебе зачем в магазин, за водкой? Так попроси, он тебе привезет.
– Слушайте, ребята, вы что, сговорились все? У вас кроме водки другие интересы имеются? В пионерском лагере! Серега мне с этой водкой уже все уши прожужжал.
– Ну а что кроме водки? Ты ж не куришь. А батончики, чипсы или Кока-колу и в киоске можно купить, зачем для этого в Акимовку ехать. Неужели презервативы закончились?
– Тань, это, я так понимаю, уже шуточки пошли?
– Да какие там шуточки, – захихикала Татьяна, – весь лагерь про твои отношения с "пионеркой" судачит.
Через полчаса Кирилл уже ехал в машине в направлении пгт Акимовка. На заднем сиденье Таня прижимала к себе мальчишку, гладила его по голове, ласково уговаривала немножко потерпеть. А он стонал, подвывал, силился быть мужчиной, но боль брала верх и он опять заходился громким ревом.
Водитель повез Таню с мальчонкой в районную больницу, а Кирилла высадил около сельского магазина, договорившись забрать на обратном пути.
Это чудо сельской архитектуры представляло из себя что-то среднее между баней и сараем – этакий прадедушка современных супермаркетов, в котором продавалось всё: сало, мыло, спички… Кирилла же интересовал отдел игрушек – хотел купить плюшевого медвежонка.
Он вспомнил, как они с мамой подарили Свете на День рождения большого белого медведя, которого сестра очень любила. Пока была маленькая, возилась с ним, одевала, качала, кормила, от чего тот был вечно в каше и компоте, и приходилось часто его стирать. Когда стала постарше, засыпала с ним и полярный житель защищал ее от темноты, наводивший на нее панический страх.
Кирилл тоже хотел подарить Вишенке медведя, но такой игрушки не оказалось в этом сером захолустье.
Он с досады чертыхнулся, собираясь уходить, но продавщица – толстая сельская баба, с красными, как свекла щеками – ухватила его за рукав:
– А возьмите зайца. Чем он хуже медведя. Смотрите, какой симпатичный.
И она достала откуда-то из недр своего бездонного прилавки длинноухое чудо.
Кирилл обомлел. На него уставилось милейшее существо, чем-то незримо напоминавшее Вишенку, такое же трогательное, наивное, беззащитное. У него были большие розовые уши. Одно приветливо и с оптимизмом торчало вверх, другое – грустно и мечтательно свисало к полу. Такие же розовые были щеки. На животе, прямо на серебристой шкурке красовалась вышитая по-английски надпись: "I love you". Серый пушистый зверюга смотрел на Кирилла двумя круглыми пуговицами цвета спелой вишни того же оттенка, что и Ксюшины глаза, оттенка, сводившего его с ума, который Кирилл теперь очень любил и везде выделял, отмечая своим вниманием. Это обстоятельство решило судьбу вислоухого трусишки.
"Пожалуй, продавщица права. Пусть будет заяц. Ты, Кирилл, опять хочешь сопоставить их, связать воедино, провести параллели, а это другая девочка, не ровняй ее с сестрой, у нее другая жизнь, и должны быть другие игрушки и другие подарки, и у тебя должны быть с нею связаны другие ассоциации."
– Пусть будет заяц. Заверните, пожалуйста…
Глава 27
Кирилл постелил плед на песок и уселся, приглашая Ксюшу. Она села рядом, обхватив руками колени, положив на них подбородок и посмотрела вдаль на море.
Из-за горизонта выползала Луна, полная, огромная, таинственная, с раскинувшимся по белоснежному диску силуэтом девушки, несущей на коромысле ведра: "Ты спина, моя спина, краше чем сама Луна" – пела небесная царевна.
Ксюша любовалась светилом, вспоминая легенду, прошлой ночью рассказанную ей Кириллом Андреевичем, а он, сидя немного позади, гладил ее спину, перебирал волосы, наматывал на палец и снова распускал кольцами отдельные пряди.
Потом откинулся на плед, расправил руки в стороны, как крылья, будто собирался взлететь к этой лунной красавице и таинственно произнес бархатным глубоким голосом:
– Божественная ночь. Шелест волн, свет далеких миров, морская прохлада, «луна, как бледное пятно…» и моё сокровище, здесь, со мной, рядом.
Ксюша оглянулась и тоже откинулась, уютно примостившись щекой на его плече.
– Сегодня предпоследняя ночь, Вишенка. Будет еще одна завтра, а потом ты уедешь. И я не знаю, как буду жить без тебя. Я так привык что мое ясноокое солнышко каждое утро появляется на этой восхитительной лагерной веранде, заспанное и непричесанное, потом озаряет меня целый день лучезарной улыбкой, по вечерам благословенно дарит вместе с ночной прохладой свой ротик, носик, кудряшки на висках и ощущение несказанного счастья. Я не представляю, как смогу существовать без всего этого… – задумчиво, печально, обреченно поплыл над пледом, над песком, над пляжем его голос.