Потом, помолчав, добавил, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней:
– Ну ничего, будем учиться. Все в жизни бывает в первый раз. Любая дорога начинается с первого шага. Правда?
– Кирилл Андреевич, а Вы… Вы бы… взрослую женщину…, ну там…, на берегу…, Вы бы… – она заикалась, робела, не зная как произнести вслух запретное слово. Детская застенчивость твердила ей, что она зашла слишком далеко, нарушая законы приличия.
Кириллу вдруг стало так смешно и забавно наблюдать ее замешательство. Ее слова спотыкались о щекотливую тему и Кирилл не стал дразнить девочку:
– Взрослую женщину – да! Не задумываясь и не терзаясь сомнениями. Взрослая женщина ведь знает на что идет и берет на себя ответственность за свои поступки. А ты еще глупышка. За твои поступки должен брать ответственность я. Я корю и ругаю себя за то, что позволил настолько забыться, так расслабится и вот результат. Я в ужасе от того, что могло случиться. И никогда себе такой несдержанности, такой легкомысленной выходки не прощу.
– Кирилл Андреевич, не корите себя, я же на Вас не сержусь и никакой обиды не держу, и прощаю Вам все ваши поступки наперед, на всю жизнь.
Кирилл усмехнулся:
– Спасибо, крошка, за поддержку. Ты славная. Ты очень хорошая девочка, – и он, приподняв ладонями ее лицо, поцеловал ее в кончик носа. – Всё, беги, ложись спать. Спокойной ночи, Вишенка! – шепнул он на прощание, проводив до палаты, постояв еще немного возле открытой двери, дожидаясь, пока она переоденется и ляжет в постель.
На фоне освещенного луной дверного проема видел ее тоненький стан, видел, как она разделась и впорхнула в ночную сорочку. Удивительно ловко откинув одеяло, прыгнула в кровать и уютно там устроилась, сливаясь с сумраком, с тишиной, с царством сновидений.
Кирилл же, еще долго лежа в постели, крутился с боку на бок, не мог прийти в себя. Ночь, по своей привычке, темным паническим ужасом обволакивала даже те мысли, которые при свете дня выглядели вполне обыденными, усугубляла и усиливала трагизм событий, удваивала, утраивала их важность и значимость, возводила в квадрат чувственные переживания.
Воспоминания недавнего происшествия на берегу накатывалось с удручающей силой и его охватывал страх. Пытался и не мог понять, что так повлияло на него, что заставило настолько забыться и потерять контроль над собой. Может быть, Луна до такой степени подействовала на мужскую психику. Недаром на полнолуние просыпается и выползает на дикий шабаш из своих мрачных щелей и закоулков всякая нечисть (в том числе и из отдаленных закутков сознания и бессознательного).
"Как хорошо, что у Вселенной имеется такое светило, на которое можно безнаказанно переложить свою вину!" – Кирилл невесело ухмыльнулся. Было бы смешно, если бы ему сейчас не было так грустно.
Вновь и вновь задавался вопросом: подстрекаемый каким демоном, он только что чуть не изнасиловал ее. ЕЁ, свою голубку, свою малышку, которую готов был защищать от всякого негодяя, от всякой беды, и вот, сам едва не стал этим негодяем, этой бедой. Соверши он этот гнусный поступок, то пожалуй, не смог бы продолжать с ней отношения, смотреть ей в глаза. Всего мгновение отделяло его от бездны. Она лежала такая распластанная, беззащитная, испуганная… Ведь под ним была не женщина, ждущая ласк, а маленькая девочка, которую плотоядный дикарь, проснувшийся внутри него, готов был растерзать.
"Нет, не таким должен быть первый сексуальный опыт, не таким, не актом изнасилования перепуганного ребенка. Боже. Это мне урок на будущее. Так забыться, так потерять голову… Вот, оказывается, как, совершаются преступления: в состоянии аффекта, в состоянии невменяемости, при выключенных мозгах и возродившихся инстинктах – когда в человеке просыпается зверь, временно задремавший под колыбельную эволюции."
Глава 28
Последний день внес свою ложку дегтя в эту, в общем-то, восхитительную лагерную смену, проходившую довольно спокойно, без особых злоключений, если не считать редких незначительных эксцессов, без которых невозможна жизнь в любом, даже самом дружном коллективе. Ни одна смена не проходила без того, чтобы кто-то не отравился котлетой, не простудился, перекупавшись в море, не ободрал коленки, не обгорел на солнце и так далее. Как в любом коллективе, бывали драки или ссоры, синяки и обиды. Кто-то терялся и его искали, кто-то лежал в изоляторе. Это все бытовые моменты обычной лагерной жизни.
Но то, что случилось в последний день было из ряда вон выходящее событие. Оно заставило переволноваться в равной степени всех жителей этого маленького королевства в Алтагирском лесничестве на берегу Молочного лимана…
Ксюша смотрела вверх, заламывая руки и взывая к Всевышнему, чтобы он помог Кириллу Андреевичу спуститься живым и невредимым и спустить этого глупого мальчишку, так легкомысленно рисковавшего своей жизнью и жизнью ее любимого. Она мысленно ругала этого безмозглого пацана, по непонятной ей придури забравшегося на водонапорную башню, который теперь стоял на самом верху, на тонком выступе, цепляясь за ржавую проволоку и не мог самостоятельно спуститься обратно. С сознанием собственной взрослости, называла его маленьким дураком, хотя он был всего лишь на два года младше.
И дети и взрослые сбегались к каланче со всех сторон лагеря, с запрокинутыми головами и взволнованными лицами, толком не понимая, что случилось, недоумевая, какая нелегкая занесла туда этого сорванца и зачем. А Кирилл уже ступенька за ступенькой поднимался вверх.
Бросился к месту происшествия, как только услышал от путавшихся и заикающихся ребят невнятный рассказ о том, что какой-то мальчик из младшего отряда стоит на водонапорной вышке и может упасть, так как держаться там не за что, кроме ржавого крючка.
Подбежав к башне одним из первых, не задумываясь, кинулся на штурм сооружения, своей верхушкой подпиравшего равнодушное небо.
Ксюша считала каждую ступеньку под его ногами. И случайный наблюдатель, скосившись в то мгновение на ее взволнованное лицо, насладился бы таким букетом отпечатавшихся там чувств, что рассеялись бы любые сомнения: эта девочка безумно влюблена. Тревога, отчаяние, страх, обожание, мольба, восторг, гордость, восхищение – все слилось в одно целое – любовь к нему. Вишенка смотрела на вожатого снизу, наблюдая, как Кирилл Андреевич удаляется все дальше и дальше в бескрайние просторы космоса.
Вот он добрался до верхней подножки, но впереди площадка – узкий поясок, обрамляющий гигантскую голову каланчи. Мальчик стоял на выступе и от него до первой ступеньки лестницы было пару шагов, всего пару маленьких шажочков, но на такой высоте они превращались в метры, километры, пропасть, разделявшие жизнь от смерти, существование от небытия.
Вот Кирилл Андреевич замер и что-то говорит ребенку, вот тянется, проверяя надежность поручней. Мальчик стоит, прижатый спиной к башне, судорожно цепляясь за какой-то торчащий крюк. Вот свободная рука юнца медленно, как на заторможенной киноленте, начинает скользить по ржавому железу в направлении протянутой ему спасительной ладони.
Кирилл максимально перегнулся, нависая над бездной, удерживая равновесие, испытывая на себе действие всех законов физики одновременно, нащупывая ногами архимедову точку опоры – правда, он не собирался переворачивать мир, а хотел лишь спасти ребенка.
Вот их руки встретились и началось медленное движение мальчика к Кириллу, по сантиметру, крохотными шажочками, пока ему хватало вытянутой руки.
Ксюша зажмурилась. Выключила зрение, но включила на полную громкость слух и оголила нервы. Она ловила сердцем окружающие звуки, по возгласам стоявших вокруг зевак пытаясь определить происходящее. Наступавшая мертвая тишина с задержкой дыхания сменялась чьим-то испуганным возгласом, тогда она зажмуривалась еще сильнее и еще сильнее прислушивалась.
И только услышав дружный вздох облегчения, решилась открыть глаза и поднять голову.