Мальчик уже был у Кирилла в руках, крепко обхватил его за шею. Кирилл Андреевич одной рукой держался за перекладину лестницы, свободной прижимал ребенка к себе. Ксюша подумала, что вот точно так и она цеплялась за вожатого, когда тонула, когда искала спасения в грозу. Он спасатель, готовый подставить всякому нуждающемуся сильное плечо и шею, за которую можно надежно уцепиться.
Долгая дорога вниз с драгоценной ношей, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. До земли оставалось еще пару таких перекладин, когда уже несколько рук тянулись к перепуганному ребенку.
Директриса держалась за сердце. Сергей принял белого, как полотно, подростка, дробно стучавшего зубами.
– Ах ты негодяй такой, чего ж тебя туда понесло? – приговаривал он, неся ребенка в медпункт.
Кирилл стоял, все еще держась за лестницу, как будто сроднился с ней и теперь ему было жаль расставаться. Медленно приходил в себя. До него только сейчас стал доходить весь смысл своего отчаянного поступка.
Сквозь толпу к нему протиснулась Вишенка и, ни на кого не глядя, ничего не говоря, с полными слез глазами, обняла его за талию.
Если бы мальчик не удержался там, на выступе, если бы Кирилл не удержал его перепуганного, парализованного страхом, если бы он сам не удержал равновесие или оступился. Если бы…, если бы…, если бы… Страшно даже подумать, какие могли быть последствия. Не лучше ли было подождать, пока приехала бы МЧС, пожарные с выдвижной вышкой и профессионалы сняли бы этого оболтуса. У них есть на это право, полномочия, опыт.
Но тогда мальчик еще около часа стоял бы на выступе под облаками, дожидаясь приезда спасателей по песчаной проселочной дороге через лесничество.
А выстоял бы он этот час? Кириллу, когда он взобрался наверх, каждое мгновение показалось таким часом и им не было конца.
Он в который раз спрашивал себя, зачем взвалил ответственность на свои плечи, зачем рисковал ребенком? От директрисы теперь получит нагоняй за самодеятельность. Если бы мальчик упал и разбился… Страшно даже подумать. Нет, не надо об этом…
Вокруг отважного героя гудели восхищенные зрители. Ксюша стояла, крепко прильнув к нему, как будто боялась, что сейчас ее любимый вырвется и броситься опять кого-нибудь спасать и, приложив ухо к груди, слышала, как бешено колотится его сердце. Она одна различала этот дьявольский молот: 100, 120, 150 ударов.
Кирилл беспомощно склонился, прижавшись щекой к русой макушке, и застыл в тупом оцепенении, упиваясь обволакивающем тело покоем и безразличием, которые обычно накатываются после сильного потрясения.
А ведь он сделал это ради нее. Теперь все хвалили его, поздравляли, называли героем. Голоса долетали откуда-то издалека и были ненужные, чужие, пафосные. И только это существо, притиснувшееся к нему, имело сейчас значение, только ее он ощущал. Она ничего не говорила, но это молчание было громче всех хвалебных слов, витавших над площадью вокруг водонапорной башни.
Глава 29
Прощальный вечер, прощальный костер, праздничный концерт с элементами грусти, последняя дискотека, закрытие третьей смены.
Кирилл не отпускал Ксюшу от себя ни на шаг, ни на кого не обращая внимания, весь вечер танцевал только с ней, смотрел на нее не отрываясь, время от времени наклоняясь к ее лицу, чтобы поцеловать или прошептать ласковые слова. А когда отзвучал последний аккорд и ди-джей Андрей, прощаясь, вместо привычного "Жду вас в следующий раз" сказал "в следующем году" у Кирилла прошел мороз по коже. Год без нее – такому ужасу он не позволил бы привидеться даже в самом страшном кошмаре.
– Вишенка, сегодня наша последняя ночь в лагере. Давай сделаем ее незабываемой, – шепнул он, возвращаясь с дискотеки в корпус, причем выбирая самую дальнюю, самую окольную дорогу.
– А как?
– Пойдем купаться, – предложил Кирилл, заглянув ей в глаза.
– Ночью? – она удивленно посмотрела на него.
– А ты когда-нибудь купалась ночью, при луне?
– Нет. Так ведь ночью холодно, – поежилась она.
– Я тебя согрею, – нежно сказал Кирилл и теплота его слов растопила в ней всякое желание сопротивляться. – Ну что, пойдем?
– Кирилл Андреевич, можно, я зайду в корпус купальник одену, – две спелые вишни вопросительно уставились на него.
Опыт прожитых лет подсказывал ему, что из всех вещей для ночного купания как раз купальник нужен в самую последнюю очередь, но переубеждать девочку не стал, подумав, что она все-таки еще ребенок, лишь улыбнувшись ее наивности, одобрительно кивнул.
Ксюша боялась, что когда зайдет в палату и станет переодеваться в купальник на ночь глядя, любопытные девчонки забросают ее вопросами и колкостями, к которым она, впрочем, уже привыкла, хотя это и было неприятно, перестала обращать на них особое внимание. Любовь к вожатому была сильнее и важнее. Вишенка жила этим чувством, открывая для себя все его прелести и горести.
Но спальня распахнулась безмолвной пустотой. Все еще гуляли где-то по территории – никому не хотелось спать в такую ночь. Завтра еще успеют выспаться в автобусах по дороге, ведь ехать до города предстоит целых пять часов. Да и чревато это – спать в последнюю ночь – нечистая сила в загул идет. Хорошо еще, если просто зубной пастой перемажет, а ведь можно и на улице проснуться, где-нибудь на стадионе или в туалете.
Так что никем не замеченная, через минуту Вишенка появилась на веранде, переодетая в пляжный халатик и укутанная в большое махровое полотенце, которое всегда брала на пляж. Вожатый уже ждал ее возле корпуса.
Кирилл, как обычно, держал мягкую маленькую ладошку в своей, помогая Ксюше пробираться сквозь заросли. Душу, сердце, сознание, тело переполняло желание побыть с ней наедине подальше от всех, от случайных свидетелей, от таких же влюбленных пар, от гуляк, страдающих бессонницей в эту восхитительную ночь. Предполагая, что купаться под луной будут сегодня не только они одни, решил увести свое сокровище подальше, чтобы никто не вмешивался в заключительный аккорд их божественного уединения. Он с ужасом думал о завтрашнем дне, вернее, насколько мог себя контролировать, старался вовсе не думать.
Тайными тропами, с которыми, ввиду многолетнего пребывания в этом лагере, Кирилла связывало давнее знакомство, влюбленные вышли к морю далеко от посторонних глаз. Здесь берег был пустынный, дикий, необитаемый.
Открывшаяся взору картина была удивительно прекрасной. Эта ночь приберегла для влюбленных свой самый восхитительный пейзаж, однажды уже одолженный ею Куинджи. Море раскинулось внизу под обрывом удивительным шелковым покрывалом, подернутое мелкой рябью. Луна, в самой яркой и полной своей фазе, повисла над горизонтом, подсвечивая обрывки заблудившихся во мраке облаков, подкрашивая серебром эту роскошную ночь. А посредине, разрезая море на две равные части, стелилась лунная дорожка. Было светло, как днем, и на песок ложились четкие черные тени.
Наверное, нет на свете поэта или писателя, отказавшего себе в удовольствии хотя бы раз описать это удивительное явление. Не сыщется художника, поленившегося запечатлеть его на своих полотнах. И, наверное, не найдется человека, не видевшего его воочию. Каждый может представить себе это зрелище. Эта картина будет у каждого своя, что только к лучшему, так как он вспомнит самое прекрасное ее проявление.
К этой симфонии природы прибавлялась еще и музыка в унисон бьющихся сердец. Одно – смелое и решительное, съедаемое жаждой любви и обладания. Другое – нежное, робкое, застенчивое, впервые охваченное таким сильным чувством.
"Нiч яка мiсячна, ясная, зоряна! Видно, хочь голки збирай"– пропела душа Кирилла, не так профессионально, как Анатолий Соловьяненко, но не менее чувственно.
– Ой, холодно, наверное, ночью в воду заходить, – сказала Вишенка.
У Кирилла украинская песня продолжала звучать в голове и лучшего ответа трудно было придумать. Он пропел:
– Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько,