Последнюю неделю он ей не звонил, сославшись на занятость перед началом учебного года, мотивируя тем, что им обоим надо подготовиться к учебе, а сам думал, думал, думал…
Они вступали в новую фазу их отношений – городскую – и требовалось проверить, так ли они необходимы друг другу в новой обстановке. И если малышка могла этого и не осознавать, то он, взрослый, трезво мыслящий мужчина, обязан подумать за двоих.
Кирилл не звонил и Ксюша тоже не звонила. Внутренний голос подсказывал, что застенчивая голубка ни за что не станет беспокоить его первая – наивная детская скромность и природная мнительность не позволят ей быть навязчивой. Однако вздрагивая при каждом звуке нервно дребезжащего телефона, он продолжал хватать трубку, надеясь, что вот этот звонок уж точно от нее.
Но она не звонила и он длил свою пытку.
31 августа, без десяти десять вечера он сидел в баре с самыми близкими друзьями и праздновал свой двадцать девятый день рождения. Вдруг телефон в кармане завибрировал и высветил на циферблате надпись "Вишенка" и ее крохотный портрет, улыбавшийся двумя милыми ямочками.
Кирилл схватил трубку и, спасаясь от громкой музыки и шума опьяневшего зала, выбежал на улицу. По дороге, прежде чем нажать кнопку соединения, несколько раз прижался губами к светящемуся экрану.
– Кирилл Андреевич, поздравляю Вас с Днем рождения! – Огнем и ознобом, прокатился по его телу нежный голосок, которого он столько дней не слышал, не позволял себе услышать. – Мне очень хотелось позвонить и поздравить Вас первой, но я не смела тревожить Вас рано утром, чтобы не разбудить, боялась звонить днем, чтобы не отвлекать от работы и важных дел, не хотела мешать и вечером праздновать с друзьями. Больше я уже не в силах терпеть. Извините меня. Мы с Веней поздравляем Вас и желаем всегда оставаться умным и сильным "всадником с головой" и пусть надежный корабль Вашей жизни уверенно рассекает волны Судьбы и везет на борту только Счастье и Радость, Любовь и Здоровье, Успех и Удачу, Мечту и Друзей. Спокойной ночи!
Ксюша выпалила все это скороговоркой и сразу разъединилась.
Напрасно Кирилл пытался остановить мгновение и кричал в уже отключившийся прибор:
– Ксюша, девочка моя. Вишенка, постой, не клади трубку, – сотрясал он пустоту ночи, глядя в тупом оцепенении на светившийся в темноте экран, который вскоре погас, забрав у него последние мгновения радости от ее звонка.
Вот так. Он целый день не выпускал телефон из рук, а она, видите ли, гордая и принципиальная, не смела позвонить. Ну что ж, сам виноват, дал повод подумать, что разлюбил, ведь знал же, что малютка ни за что не станет навязывать себя, предполагая, что ему не нужна.
Что он делает? Зачем мучает ее и себя? Тот трепет, с которым он столько дней ждал ее звонка и не смел себе в этом признаться, говорил сам за себя. Какие еще нужны доказательства его чувств? Он любит ее, любит, это несомненно. Так зачем же терзает свою крошку и терзается сам.
Завтра 1 сентября и он пойдет к ней в школу на первый звонок.
Глава 2
Осень вступила в свои права стремительно – с места в карьер. Первый же день сентября разродился унылым дождем, разбавленным редкими вспышками солнца, скромно выглядывающего из-за серых туч, уже навивавших мысли о неизбежной разлуке с летом.
Утро встречало нарядных первоклассников с огромными бантами, а также их родителей, несущих следом пестрые ранцы, школьников постарше с букетами блеском умытого асфальта, редкими желтыми листьями кленов в мелких лужах, мохнатыми шляпками астр на разноцветных клумбах.
Кирилл шел на стоянку за машиной, продираясь сквозь толпу напиравших на него мыслей. Сегодня он впервые увидит ее после лагеря, в городе, в новой среде, в новой жизни. Еще есть полчаса, чтобы повернуть назад. Еще есть время подумать, последний раз прислушаться к своим ощущениям: стоит ли здесь и сейчас завязывать отношения с этой девочкой или пусть все останется как красивый лагерный роман без продолжения.
А вдруг он ошибается в своих чувствах и через месяц разочаруется и будет тяготиться ею. Пока не поздно, пока имеется возможность уйти, исчезнуть из ее жизни навсегда. Рассудок говорил, говорил, говорил…
А сердце? Вот кто главный советник в таком деле. А сердце ныло, стучало, болело и молило разум не торопиться, взглянуть на нее одним глазком, еще разок увидеть и решение придет само собой и вполне возможно, что все домыслы прагматичного разума растворятся, рассеются, отпадут за ненадобностью. И сквозь муть сомнений и терзаний проступит истина во всей своей красе…
На праздничную линейку он опоздал. Директор школы, видный мужчина с остатками темных волос на голове и кругленьким животиком на довольно стройной фигуре, монотонным голосом толкал речь, которую никто не слушал. Первоклассники, почетно избранные читать стихи, мокли и ежились, повторяя про себя слова и вытирая с лиц холодные капли.
По периметру площади стояло четыре сотни "жаждущих знаний" обормотов, окруженных снаружи заграждением из родительских тел, дабы отрезать у деток даже намек на мысль об отступлении или бегстве. Эту шевелящуюся, гудящую, живую П-образную колбасу накрывала сверху стая зонтиков, напоминавших деревенскую дорожку, сшитую из разноцветных лоскутков.
Кирилл, спрятавшись за спинами родителей, на полголовы возвышаясь над зонтиками, обводил глазами присутствующих. Дети стояли классами, значит, для ускорения процесса поиска, можно исключить самых маленьких и самых больших. Прикинув, где примерно могут стоять девятые классы, тут же приступил к подробному изучению детских лиц.
Ее он увидел почти сразу. Стояла на противоположной стороне в первом ряду с букетом цветов под одним зонтом со своей одноклассницей и о чем-то перешептывалась.
На ней была темно-синяя, в широких складках, школьная юбка и в тон ей облегающая жилетка, из-под которой белоснежным облаком вырывались рукава блузки, на ногах белые ажурные гольфики. По бокам головы два волнистых хвостика были схвачены белыми бантами, специально одетыми по случаю праздника. И в такой парадной экипировке она еще больше походила на маленькую школьницу. Гольфы, банты, юбочка – не дать не взять – первоклассница.
Кирилл подался немного назад, испугавшись, что Ксюша может его узнать. Хотелось понаблюдать за ней издали, оставаясь незамеченным. Поймать сердцем и прочувствовать это первое беглое впечатление.
Вот она стоит, шушукается со своей подружкой. Уйди он сейчас из ее жизни, она даже не заметит. Сегодня у нее начинается новая четверть, школа, одноклассники, уроки… Ну, расскажет этой своей соседке по зонтику, как у нее в лагере была любовь с вожатым и забудет, а в классе подкатит к ней какой-нибудь мальчик Рома и… Адью, Кирилл Андреевич!
Сердце подпрыгнуло, как тогда, в лагере, возле автобуса, где он впервые увидел ее.
– Вон стоит моя девочка, – Кирилл сообразил, что говорит вслух только после того, как стоявший рядом мужчина, примерно одного с ним возраста, внимательно покосился на него снизу вверх и очевидно приняв эти слова за обращение к себе, тут же отозвался счастливым голосом:
– А вон моя, на трибуне, стихи читает, целую неделю учила, – он показал рукой на пухленькую первоклассницу с двумя огромными бантами, громко выкрикивающую рифмованные строчки, над которой чья-то заботливая рука держала раскрытый зонтик.
Абстрактно кивнув и любезно улыбнувшись в ответ, вполне разделяя с ним восторженные родительские чувства, Кирилл стал вглядываться в милое лицо на противоположной стороне площадки.
"Моя девочка" – повторил он уже про себя, предусмотрительно отодвинувшись от счастливого и общительного соседа-родителя.
"Моя!" – это знойное, жаркое, горячее слово "моя".
"Моя девочка, моя крошка, моя малышка, моя голубка, мой ребенок" – последнее словосочетание несколько выпадало из стройного ряда женских эпитетов, но было не менее верно.