Глава 12
Следующий день был безоблачный и ясный только до обеда. Внезапно небо нахмурилось, насытив воздух тяжелым свинцовым оттенком, подул сильный порывистый ветер, срывавший со своих привычных мест все, что было плохо прикручено, привязано, приделано. И уже никто не сомневался, что сейчас будет ливень.
Тихий час в лагере недаром называется тихим. Прекращаются игры и веселье, младшие отряды без всяких возражений отправляются спать. От старших соблюдения таких суровых правил никто не требует.
Ребята из первого отряда во время тихого часа предоставлялись сами себе и занимались, кто чем хотел. Некоторые лежали на кроватях и читали, болтали по мобильнику или смотрели в комнате отдыха какой-нибудь фильм, играли в карты или в настольный теннис. Главное условие – не шататься по лагерю и не производить много шума в эти часы, дабы не нарушать общелагерного принципа тишины и спокойствия.
Кирилл, если не было других дел, обычно читал, лежа на кровати в своей комнате.
В этот день тихий час ни с какой натяжкой не получилось бы назвать тихим. Над морем бушевала гроза. Предыдущие дни выдались очень жаркими и природа, пресытившись горячим однообразием, решила от души порезвиться.
Грозная стихия приближалась к лагерю со стороны моря с быстротой победоносно шествующей вражеской армии, оглушая все вокруг раскатами барабанного боя. Дождь, гром, молния. Небо потемнело, наложив свинцовый отпечаток и залив сумрачным светом существующую за окнами действительность.
В комнате сразу поселились уют и таинственность. Когда за окном льет дождь, отстукивая ритмы по оконному стеклу, молния озаряет голубыми вспышками геометрию пространства, раскаты грома разрывают монотонную музыку небесного оркестра, а ты лежишь на кровати с книгой…
Стук в дверь помешал красиво полившемуся ручейку его мыслей приобрести законченную литературную форму. Книга, описав в воздухе короткую дугу, придавила пестрой глянцевой обложкой белую лагерную простыню.
– Да, – услышал Кирилл свой приглушенный голос и его голова повернулась в сторону двери…
В прямоугольнике дверного проема, подсвеченного серебристо-серым занавесом дождя, возник силуэт в легком платье, юбка которого играла с любопытным ветром, пытавшимся проникнуть в комнату вожатого через внезапно распахнувшуюся дверь.
Вишенка стояла на пороге, вся белая, как полотно, с бледным, перекошенным лицом, с посиневшими губами, с перепуганными глазами и дрожала. Такого испуганного выражения на ее детском личике Кириллу видеть никогда не доводилось.
От неожиданности он подорвался с кровати со скоростью, достойной олимпийского рекорда.
Ничего не говоря, Ксюша метнулась к нему, прижимаясь так крепко, как только позволяли ей законы физики, как будто хотела провалиться в него, укрыться в нем, спрятаться от чего-то жуткого, преследовавшего ее снаружи. Панический, не поддающийся контролю ужас толкнул ее в его объятья. Она ухватилась за него, как за последнюю надежду, как зайчишка, дрожащий от страха, в минуту опасности из двух зол выбрал меньшее и прыгнул в лодку деда Мазая, умоляя охотника о помощи и пытаясь укрыться от более грозной стихии.
– Что случилось? – спросил Кирилл, защищая ее сильными руками от невидимого врага.
Пухленькие губы дрожали, стараясь произнести какие-то слова, но стали совершенно не управляемыми. Слезы затуманили глаза, и от испуга так прилипли к своей хозяйке, что не в силах были даже скатиться по щекам.
– Я грозы боюсь… Молния… Она меня заберет… – запинаясь и захлебываясь в собственных страхах, шептала Вишенка.
У него похолодело внутри. Органы, все разом сорвавшись со своих мест и со скоростью свободного падения ринулись к центру земли. Дикая мысль осенила его. Память с быстротой и сноровкой факира извлекла из своих недр другую грозу – жуткую, смертоносную, страшную – грозу, сразу погасившую все краски мира и залившую его черным цветом похоронных лент. "Потом, потом подумаю, не сейчас, потом."
– Нет, нет, что ты, не заберет. Я тебя не отдам. Ни за что не отдам. Слышишь?! – поспешно повторял он.
Ксюша пряталась за ладошками, чтобы не видеть синевы электрических зигзагов, кроивших небо, а волоски на ее голых ручках вставали дыбом. От громовых ударов по всему телу проходила нервная судорога.
"Нужно как-то успокоить ее".
Он обнимал Вишенку, прижимал к себе, обхватив руками, гладил по волосам, спине, старался согреть, укрыть, унять дрожь. Но при каждой вспышке молнии, озарявшей комнату холодным металлическим светом, она зажмуривалась, как будто это свечение выедало ей глаза и еще больше вжималась в него. Происходившее напоминало дивный сон, о котором еще вчера он не смел даже мечтать. Он не просто был рядом, не просто смотрел на нее – он держал девочку в своих объятиях и не в мечтах, а наяву, и малышка сама захотела этого, сама прибежала и сама ринулась к нему.
Очередной раскат грома постучал в вожатскую заблудившимся путником и Кириллу в голову пришла неожиданная мысль, что если кто-то сейчас заглянет в комнату, эта сцена будет превратно истолкована и неминуемо приведет к скандалу, что надо бы закрыть дверь на ключ, дабы избежать неприятностей.
Улучшив момент между вспышками молнии и раскатами грома, он на долю секунды выпустил перепуганную крошку. Мелодичный щелчок вращающегося ключа отгородил его бесценное сокровище от излишне любопытных глаз и чрезмерно болтливых языков.
Сев на кровать, посадил Вишенку к себе на колени и обернул полами своей расстегнутой рубашки. Укрывшись в зарослях его волосатой груди, заслоненная от ярких электрических приступов плотной джинсовой тканью и сильными, уверенными руками, Ксюша постепенно приходила в себя. Его спокойный голос между раскатами грома нашептывал в изящные завитки уха нежные слова.
И пока она сидела у него на коленях, утопая где-то в недрах его объятий, пропитываясь этой защищенностью и надежностью, исходившими от его тела, продолжая изредка всхлипывать, но уже успокаиваясь и затихая, Кирилл осторожно нагнулся к ее макушке и прижался к ней щекой.
Внезапно сознание пронзила мысль, что гроза дарит ему эту девочку, возвращает то, что украла, передает из рук в руки свою драгоценность. Прижимая теперь ее к своему сердцу, Кирилл вдруг ясно ощутил, что это его ребенок, ни родителей или родственников, ни учителей и соседей, а его собственный и отныне он несет за нее ответственность и готов ради нее на все.
Гроза рвала и метала (рвала в клочья небо и метала жгучие стрелы молний), а Кирилл держал на коленях Вишенку, цепенея от счастья, от возможности обнимать это милое существо, нуждавшееся сейчас в нем, в его защите и молил бога, чтобы гроза, не смотря на свое плохое влияние, никогда не прекращалась. Гроза его не послушалась и, разметав тишину тихого часа, преспокойно двинулась в сторону горизонта, взяв на прощанье несколько мажорных аккордов.
И только когда зарницы скрылись за полосой темного мокрого леса, а раскаты грома стали еле слышны, Ксюша высвободилась из глубин его джинсового рая и смущенно, виновато глянула из-под темно-бархатных ресниц и опустила глаза, краснея, как будто совершила непоправимо постыдное, преступное действие. Тогда, ослепленная молнией и оглушенная громом, она не ведала, что творит, теперь же пришло осознание содеянного и ее охватило чувство неловкости за свое поведение.