— Что ты задумал, Вишенка? Почему так странно одет? Зачем тебе кухонный поднос?
— Скучно мне, — пробурчал я в великой досаде. Етить-колотить, попался, как последний салага! Поставил борд на снег, влез в крепления и скоренько с ними завозился. — Развлечься решил.
— Как? Выйдя за стену в нелепом наряде?
— А в каком наряде я должен был выходить? — выпрямился я и изобразил страшное негодование. — В замке портного нет! В деревне нет! Надеть нечего! Тебя не допросишься!
— Ты ж не просил, — растерялся от моего напора Штефан.
— Ты должен был догадаться! — вошёл в роль истеричного пиклюка я. Взмахнул руками как бы в возмущении… Борд дернулся и понесся вниз.
— Ян!!!
— Иээээээааааххааааа!
Я счастливо орал все те пару-тройку минут, что несся практически неуправляемой ракетой вниз. Корыто было слишком тяжелым, а мои ножонки слишком слабыми, чтобы договориться полюбовно, но мне было похеру. Кайф! Етить-колотить! Каааайф! Я взлетел птицей над незаметным под снегом холмиком… И сбил с ног оказавшегося на моём пути Штефана. Мы покатились кубарем и остановились только возле очередного бугра: Штефан на спине, я на нем, а мой первый борд вокруг нас щепками.
— Поймал, — прошептал Штефан и вырубился.
Если б он сознание не потерял, я б его задушил. Ну. Может, и не задушил, силенок маловато, но хотя бы попытался!
…
Скандал, который я закатил слишком заботливому мужу по возвращении в замок, слышали, наверное, даже за Гарнакской грядой. Ну, а что? Во-первых, лучшая защита — это нападение, во-вторых, разумных речей от меня слышать не желали, а в-третьих, моя слабость была моей силой. Психология и манипулирование — второе я настоящего разведчика, как ни крути. Особенно в этом немощном теле.
— Я тебе муж или не муж?!
— Муж, но…
— Ты меня в клетку посадил, как зверька полоумного! Как бабу истеричную!
— Ты не…
— На плац не пускаешь, на охоту не берешь, даже нож столовый в руки не даешь!
— Ради твоей же…
— А я! Княжич! Военную Академию закончил!
— Вишенка, пожалуйста…
— Сбегу нафиг! Пусть меня ночью магические твари сожрут! Одежды нет, развлечений нет, ничего нет! Борд — и тот поломал, мерзавец! А я его сам делал! Своими руками!!!
— Лапонька, сладкий мой, я все исправлю, правда. Перестань, ну же.
Успокоился я только тогда, когда получил все, что хотел: доступ ко всему и вся, Коннора как мальчика для битья на плацу, несчастного оборотня Маннера в качестве портного и обещание сделать такой борд, какой я захочу. Штефан повесил голову и уполз в свои покои побитым щенком, я упал на кровать, закрыл глаза, чтобы насладиться победой… и едва успел увернуться от летящего в глаз кулака… то есть от пощечины, которую хотела мне залепить Мариша. Я такой злой ее никогда не видел.
— Ты что творишь, пиклюк безголовый?! Жить надоело? На подносе он с горы покататься решил! Я те покатаюсь!
Я спрятался за столбик кровати, но это не помогло, потому что мокрое полотенце в ее руках превратилось в грозное оружие и хлестко приложило меня по заднице. Пришлось предпринимать стратегическое отступление.
— Мариша, ты чего?
— Я чего? Это ты чего! Разве можно так с людьми обращаться?! — двинулась за мной она.
Я ускорился, бубня на ходу:
— Нормально я обращаюсь. Вежливо. И вообще, никого не трогаю, никому дорогу не перехожу, живу себе тихо-мирно…
— Да мы тут всем замком чуть не поседели, на твои выкрутасы глядючи, что уж про Штефана говорить, а ты ему вместо благодарности скандал закатил. Пиклюк неблагодарный!
— Я его меня спасать не просил!
— Я просила, — неожиданно успокоилась Мариша и села на постель.
— Ты? Зачем? — плюхнулся с ней рядом я. Толкнул плечом в плечо.
— Дурак ты, Ян. Ох, дурак, — свернула полотенце в квадрат она. Развернула. Снова свернула. — Люблю я тебя. Живым хочу видеть и счастливым. Как можно дольше.
— Кха, кха, что? — подавился воздухом я. Она меня любит?! Сдурела совсем? Пятьдесят лет тетке!
— Как сына люблю, глупый, — толкнула меня плечом в плечо она.
Я облегчённо выдохнул и решил такое серьёзное заявление без внимания не оставлять:
— Сын из меня не очень, ты же знаешь. Мамы у меня никогда не было, но если бы была, я бы хотел, чтобы она была похожа на тебя.
— Льстец и обманщик, — проворчала Мариша, незаметно убирая капли слез из уголков карих с золотом глаз. — Ладно, меня ты успокоил. Иди с мужем разбирайся, его из-за тебя чуть удар не хватил. И не зубоскаль! А то хуже будет.
Фраза царапнула слух наждачкой, и я спорить передумал: недавно с одним старым хрычом позубоскалил — до конца новой жизни с последствиями разбираться буду. Да и правда в её словах есть. Штефан же не знал, что я специально с горы сиганул, и перепугался.
Я представил себя на его месте, и мне стало так стыдно, что уши полыхнули. Об этой стороне дела я не подумал. Впрочем, товарищи вроде меня о моральной стороне победы крайне редко думают, иначе никогда бы в разведку не пошли. Те, кто думает, в дурке свои дни заканчивают или еще где похуже. Однако меня это не оправдывало. Штефан же мне ничего плохого не сделал, а с ним, как пиклюк. Эх…
Так что я пришел к нему в спальню, залез под одеяло, голову на широкую грудь положил и виновато носом захлюпал, мол, друг, я не хотел.
— Я все для тебя сделаю, Ян. Правда. Только не пугай так больше, — обнял меня он.
— Прости, — искренне извинился я. Погладил его по животу пальцами, чуток завидуя шести идеальным кубикам пресса. У меня раньше почти такие же были. — Я не думал, что меня кто-то увидит. Обед же.
— Мариша увидела, когда еду мне принесла. Чуть из окна не выпрыгнула! Нельзя так с ней. Она же женщина.
— Черт… Ты не думай, я не сумасшедший, просто люблю со снежных горок на борде кататься. И не просто люблю, но и умею, — перевел разговор на другое я. Терпеть не могу быть виноватым. — Хочешь, тебя научу?
— Не хочу.
— Ну и ладно, я сам…
— Только через мой труп.
— Ты обещал!
— Я обещал борд, а не разрешение на нем кататься.
— Штеф, я не ребёнок, — попытался возмутиться я.
Он сгреб меня в объятия с такой силой, что я пискнул и сопротивляться передумал. Вслух в смысле. Сосредоточился на обиде, несчастном сопении и ласковом поглаживании стратегически важного места на трусах Штефана (меня любовницы таким макаром на подарки разводили только в путь). Он, как и я в прошлой жизни, не выдержал и пяти минут: жестоко меня исцеловал, кончил в трусы и сдался:
— Только под моим личным руководством.
— Ты лыжи любишь? — расслабился и повеселел я.
А что? Напарник в горах не помешает, да и вдвоем интереснее. На борде Штефану с его ростом, весом и общей негибкостью будет некомфортно, а вот на лыжах — вполне себе.
— Люблю.
— А с горок на них катался?
— Да, — закопошился он. Вытащил из-под одеяла ногу и ткнул пальцем в шрам под коленом. Хороший шрам, солидный, у меня похожий был. По-любому сложный перелом со смещением. — Там, где ты сегодня скатился на подносе, я в десять лет скатился на лыжах. В результате год на одной ноге скакал — чудо-маги и недо-лекари никак кости на место поставить не могли. Четыре раза ломали и снова собирали.
— Етить-колотить!
— Не переживай, все в прошлом, — погладил меня по голове Штефан. — Нет худа без добра. От скуки я начал экспериментировать и изобретать. Теперь без этого жить не могу.
— В этот раз все будет иначе. Клянусь, — от чистого сердца пообещал я и остался у него на ночь.
Ну, а что? Он же кончил уже, приставать не будет, а лежать удобно: тепло, уютно и сонно. Безопасно. И вообще…
…
Вишенка мояяя, ненагляяяднаааяяя,
Выйди на балкоооон, поглядиии на меня!