Ууууууууу
Тыц-тыц-тыц. Бам-бам.
Я беззвучно ржал, вцепившись зубами в подушку, сидя на полу возле двери, и никак не мог заставить себя выйти на лестницу. Толпа одетых в одинаковые темно-синие халаты мужиков во главе с белоснежно-выпендрежным Штефаном, вооруженная боевым барабаном, горном, пастушьей дудкой, кувшином с солью и лужеными глотками отчаянно фальшивила, стоя в холле неровным полукругом. Это мой драгоценный супруг решил музыкой меня побаловать. Я как эту живописную толпу начинающих шоуменов увидел, так сразу в спальню и сбежал, чтобы не дай бог предстоящий концерт хохотом не сорвать и парней не обидеть. Они ж меня ни в жисть не простят.
Вишенка мояяя, ненагляяяднаааяяя,
Бееез тебяяя мне неее прожиииии
Уууууууу
Тыц-тыц-тыц. Бам-бам!!!
Ииииикхаиииииить и дняякхакханяааа!!!
— Хрхрхрюхрюхахахахах, етить-колотить-не-могу-больше! Хаххахаххрюхахаха! — ржал я, утирая слезы и унимая колики в боку. — Штефан, пиздец певец! А остальные?! Медведь по их ушам не только потоптался, он на них перезимовал! Хахахахха!
Плюх!
Жесткий подзатыльник, прилетевший от возмущенной моим поведением Мариши, помог перестать ржать.
Уиих!
Меня вздернули на ноги, отобрали подушку и вручили вычурный носовой платок.
— Не будь свиньей, Ян!
Пинк!
Я вылетел из дверей спальни ракетой благодаря волшебному пенделю Мариши, наткнулся на перила и очень удачно потерял выданный платок. Он красиво спланировал вниз со второго этажа и опустился прямо в руки мигом заткнувшегося Штефана:
— Вишенка? Почему у тебя глаза красные?
— Плакал.
— Тебе так сильно понравилось? — заулыбался он.
— Не то слово, дорогой.
— Да ты ж мой ненаглядный!
— Ага. Ик. Вы были неподражаемы! Маэстро, браво! — искренне похвалил мужиков я, свалил в спальню, запер дверь на замок и продолжил ржать, уткнувшись носом в четвертый Маришин размер.
— Дурак ты, княжич. Ничего ни в музыке, ни в любви не понимаешь, — тяжело вздохнула она, но от груди отрывать не стала.
— Ага. Ик. Ну Штефан, ну отмочил! Чтоб я сдох! Хахахахахаха!!!
…
В спину дуло. И неважно, во сколько одеял я был завернут и какой стороной к окну поворачивался. Сквозняк считал мои покои своими и плевать хотел на безуспешные попытки сие безобразие прекратить. Противное першение в глубине носа вылилось в оглушительный чих, и я понял, что пора устраивать скандал. Штефан мои весьма прозрачные намеки не понимал, слуги приказания заделать дыры в окнах и дверях игнорировали, а я стремительно катился в пропасть под названием «воспаление легких». Теперь я прекрасно понимал, почему женщины в этих краях выживали с трудом — все время ведь в шубе не походишь, хоть и хотелось.
Если в спальне худо-бедно можно было находиться (то есть сидеть в кресле, стоящем в паре сантиметров от камина) в рубашке, камзоле и штанах, то бальный зал и парадная столовая заставляли меня (и Маришу) стучать зубами. Другое дело викинги — им все было нипочем! Я с них офигевал: на улице мороз под 40, а они без шапок во дворе снег убирают; в столовой от силы градусов 8, а они в рубахах едва ли не нараспашку жрут за обе щеки и знать не знают о том, что такое холодно.
— Ну нет, так дело не пойдет, — не выдержал я и отправился к мужу на разборки. — Я подыхать от простуды не собираюсь!
Далеко идти не пришлось: наши покои соединял короткий переход. Я ворвался к нему, чтобы рвать и метать, и остановился как вкопанный, потому что этот… этот потомок Снежной Королевы принимал ванну в комнате, где от моего дыхания пар шел!!! Етить-колотить! Они тут все на голову отмороженные!
Штефан мой приход не то, чтобы проигнорировал — покосился и многозначительно омовение продолжил. Мало того, встал в ванне на колени и начал себя из ковшика поливать. Совсем больной?! Холодно же, пиздец как! Я смотрел на него с ужасом, а он повернулся ко мне лицом (и стоящим до пупа хером) и завлекательно улыбнулся:
— Я не зря стараюсь?
— Эээ… шта?
— Ты ведь пришел, чтобы на меня без одежды посмотреть? До сих пор не рассмотрел, поди, толком, — поиграл впечатляющими мышцами начинающий стриптизер. Выбрался из ванны и двинул ко мне. Мокрым. Голым. Босым по ледяному каменному полу!!! — Как я тебе, а?
— А ну живо в постель, дебил! — заорал я, сатанея. Если он помрет, меня ж отсюда живым не выпустят! По рукам не пойду, но и из постели не выберусь. — Заболеешь, кто тебя лечить будет?!
— Ты такой заботливый, Вишенка, — расплылся в блаженной улыбке Штефан и попытался меня в свои загребущие ручонки поймать. — Раздеть бы тебя и затискать.
— Охренел? Я замерз, как собака, а ты собираешься меня раздевать и тискать?!
— Ага. Люблю-не-могу! — пошел вразнос болезный.
Я попытался увернуться, но Штефан загнал меня в угол и таки поймал. Я вцепился в его широченные мокрые плечи руками и приготовился засадить коленом в пах, когда он неожиданно посерьезнел: поставил на пол, мои ледяные руки в свои взял и сосредоточенно в покрасневший от холода нос лизнул.
— Ты что, на самом деле замерз?
Я немедленно принял вид умирающего лебедя и натурально на его руках обвис. Хлюпнул носом. Подумал, решил, что этого недостаточно, и оглушительно чихнул. Штефан побелел, как мел (как потом выяснилось, у него жена тоже сначала чихала, а потом взяла и умерла), взвыл пожарной сиреной и поставил на уши весь замок, чем несчастный я и воспользовался:
— Пока пламя от свечи ровно в наших покоях даже возле окон стоять не будет, я из твоей постели ни ногой! И не вздумай меня нагибать! Не прощу.
— Ну что ты, лапонька моя, никакого любодеяния, — шелковой травой под моими ногами расстелился Штефан.
Запихнул меня в свой походный собачий свитер, повисший на мне платьем, напоил какой-то подозрительной на вид отравой, уложил в постель, улегся рядом (большой, горячий и пиздец какой удобный) и шептал в мои волосы романтические глупости до тех пор, пока я, наплевав на суетящихся вокруг слуг, не уснул.
…
— Мороз и солнце, день чудесный, — мурчал я себе под нос, разгуливая по своей умывальне в труселях и тапках.
Почистил зубы размочаленной палкой, смыл сон теплой водой и помчался в гардеробную одеваться. Столько дел, столько дел! С той ночи, когда мой чих поднял на ноги всех обитателей замка без исключения в три часа ночи, минуло две недели, за которые много чего успело произойти. Началось все с того, что как ни старались слуги, заделать щели так, чтобы пламя свечи сквозняком набок не сворачивало, им не удалось. Пришлось брать командование на себя и привлекать к делу Штефана. Он у нас недомаг-изобретатель, ему и карты в руки. То есть куски нарезанной на неширокие полосы бумаги, в которой, слава всем богам, недостатка не было.
— Сделай так, чтобы она воздух не пропускала и сама собой на поверхности клеилась. Мы щели заклеим и проблему решим.
— Гениально! — восхитился Штефан, чмокнул меня в губы и ускакал в Башню творить.
— Ничего хорошего из твоей затеи не выйдет, — вечером того же дня мрачно прокомментировал мою идею Юлий, усаживаясь в парадной столовой по левую руку от меня недовольной всеми и вся птицей.
— Почему?
— Потому что то, что сотворит отец по твоей просьбе, окажется вовсе не тем, что тебе надо.
— Посмотрим, — пожал плечами я, в первый раз за все время пребывания в замке ловя откровенный кайф от еды и окружающей обстановки.
Благодаря стараниям слуг в столовой потеплело настолько, что блюда, стоящие на столе, оставались теплыми целых десять минут, ложка к языку от холода не прилипала, а рукава одежек (не теплых, а обычных) в тарелках не купались. Понятное дело, что по ногам свистело — только в путь и волосы на затылке сами собой периодически шевелились, но по сравнению с тем, что было, это полная ерунда, от которой мы с помощью Штефана скоро избавимся.
— Проверять в своих покоях будешь, понял? — проплямкал Юлий, уплетая горячую похлебку Мариши с таким рвением, что за ушами трещало.