Я стою здесь не за тем, чтобы указывать направление... У меня свое дело... Это стояние мое - вынужденное, жалкое! Я улыбаюсь не от добродушия, я улыбаюсь напряженно... присмотритесь!
- Куда на Варсонофьевский? - спрашивает шофер через плечо.
И я, суетясь, объясняю: туда, туда, а потом туда..
Что ж, если на то пошло, то почему бы мне не стать посреди мостовой и всерьез не взяться за дело, которое мне навязывают?
Идет слепец.
О, этот просто кричит на меня! Этот толкает меня тростью...
- Десятый номер идет? - спрашивает он: - А? Десятый?
- Нет,- отвечаю я, почти гладя его.- Нет, товарищ, это не десятый номер. Это второй. А вот подходит десятый.
Уже десять минут прошли сверх срока. Чего ждать еще? А, может быть, она спешит где-то, летит?
"Ах, опоздала, ах, опоздала!!!"
Уже гражданка укатила на шестнадцатом, уже крас: красноармеец ходит по прохладным залам музея, уже шофер трубит на Варсонофьевском, уже слепец обидчиво и себялюбиво поднимается на переднюю площадку, неся впереди себя трость.
Все удовлетворены! Все счастливы!
А я стою, бессмысленно улыбаясь.
И вновь подходят и вопрошают: старушка, пьяный, группа детей с флагом. И уже начинаю я рубить воздух руками, - уже не просто киваю подбородком, как случайно спрошенный прохожий, нет! уже я вытягиваю руку, поставив ладонь ребром... Еще минута - вырастет из кулака моего жезл...
- Назад! - буду кричать я. - Стоп! На Варсонофьевский ? Заворачивай! Старушка, направо! Стоп!
О, смотрите! Свисток висит между моих губ... Я свищу... Я имею право свистеть... Дети, завидуйте мне! Назад! Ого... смотрите: уже я могу стоять между двумя встречными вагонами я стою, смотрите, выставив одну ногу и сложив руки за спиной и подпирая лопатку пунцовым жезлом.
Поздравьте меня, Наташа. Я превратился в милиционера.. ?
Тут я вижу: Авель стоит поодаль и наблюдает за мной. (Авель - это мой сосед.)
Наташа не придет - это ясно. Я подзываю Авеля.
Я. - Вы видели, Авель?
А в е л ь. - Я видел. Вы сумасшедший.
Я. - Вы видели, Авель? Я превратился в милиционера.
(Пауза. Еще один взгляд в сторону часов. Куда там! Без десяти четыре.)
Я. - Впрочем вам недоступно это. Превращение мое в милиционера произошло в невидимой стране.
А в е л ь. - Ваша невидимая страна - это идеалистический бред.
Я. - И знаете, что самое удивительное, Авель ? Удивительно, что в этой волшебной стране я почему-то фигуряю милиционером... Казалось бы, я должен шествовать по ней спокойно и величественно, как владетель, и цветущий посох мудреца должен сиять в моей руке... А вот смотрите: в руке моей милицейский жезл! Какое странное скрещение мира практического и воображаемого.
А в е л ь (молчит).
Я.- И еще более странно, что предпосылка, превращающая меня в милиционера,- неразделенная любовь.
А в е л ь. - Я ничего не понимаю. Это какое-то бергсонианство.
Я решил закопать косточку в землю.
Я выбрал местечко и закопал.
"Здесь, - подумал я, - вырастет вишневое дерево, посаженное мною в честь любви моей к Наташе. Может быть, когда-нибудь, через пять лет, весною мы встретимся с Наташей у нового дерева. Мы станем по обе стороны,- вишневые деревья не высоки: можно, поднявшись на носки, шевельнуть самый верхний цветок. Будет ярко светить солнце, весна еще будет пустовата, - это будут те дни блесны, когда детей манят сточные канавы,- и уже наступит расцвет бумажного этого дерева".
Я скажу:
- Наташа, ярок и светел день, дует ветер, еще более раздувающий свет дня. Ветер качает мое дерево, и оно скрипит лакированными частями. Каждый цветок его встает и снова ложится, и оттого оно становится то розовым, то белым. Это калейдоскоп весны, Наташа. Пять лет тому назад вы угостили меня вишнями, помните ? Неразделенная любовь делает память нищей и яркой. Я помню до сих пор: ваша ладонь была лиловой от вишневого сока, и вы свернули ее трубкой, ссыпая мне ягоды. Я унес косточку во рту. Я посадил дерево в память о том, что вы меня не любили. Оно цветет. Вот видите: я был осмеян тогда; мужествен был Борис Михайлович, победивший вас, я был мечтателен, инфантилен. Я искал в мире дрозда, пока вы целовались, Я был романтик. Но вот смотрите: твердое, мужественное дерево выросло из зерна романтика Вы знаете вишневый цвет - это душа мужчины, так считают японцы. Смотрите: стоит низкорослое, крепкое японское дерево. Поверьте, Наташа, романтика - мужественная вещь, и над ней не стоит смеяться... Ведь все дело в том, как подойти. Если бы Борис Михайлович застиг меня сидящи,м на корточках в пустыре и закапывающим инфантильную косточку, он еще раз почувствовал бы свою победу надо мной, победу мужчины над мечтателем. А я ведь в это время прятал в землю ядро. Оно лопнуло и выпустило ослепительный заряд. Я прятал в земле семя. Это дерево - мой ребенок от вас, Наташа. Приведите сына, которого вам сделал Борис Михайлович. Я посмотрю, так ли он здоров, чист и безотносителен, как это дерево, родившееся от инфантильного субъекта?
Я вернулся с дачи домой. Тотчас же из-за стены вышел Авель. Он профработник, Он мал ростом, на нем толстовка из бумажного коверкота, сандалии, синие носки. Он выбрит, но щеки у него черны. Авель всегда кажется обросшим. Даже можно подумать, что у него не две, а только одна щека - черная. У Авеля орлиный нос и одна черная щека.